Бруклин

К этому времени, поняла Эйлиш, он решил для себя, что женится на ней и она родит ему детей, которые будут болеть за «Доджерсов». План настолько нелепый, думала она, что о нем и не расскажешь никому, уж определенно не Роуз, да и мисс Фортини, наверное, не стоит. Но ведь Тони не с бухты-барахты его выдумал. Они встречались уже почти пять месяцев – и ни одной размолвки, ни одного взаимного недоразумения, если, конечно, не считать большим недоразумением само его намерение жениться на ней.

Он внимателен и заботлив, весел и красив. Эйлиш знала, что нравится ему, это следовало не только из признаний Тони в любви, но также из того, как он отзывался на ее слова, как слушал. Ведь все у них хорошо, вот закончатся экзамены, начнется долгое лето, которое они уже предвкушают. Несколько раз – в танцевальном зале, а то и на улице – Эйлиш попадался на глаза какой-нибудь мужчина, пробуждавший в ней интерес, но то было мимолетное ощущение, которого хватало всего на пару секунд. А мысль, что она снова будет сидеть у стены с девушками из дома миссис Кео, наполняла Эйлиш ужасом. И все же она понимала, что в мыслях своих Тони забегает вперед, оставляя ее далеко позади, его необходимо попридержать. Но как это сделать, не обидев его?

Вечером следующей пятницы, когда они, прижавшись друг к дружке, возвращались с танцев, он снова прошептал ей слова любви. Она не ответила, и Тони стал целовать ее, повторяя их. И неожиданно для себя Эйлиш оттолкнула его. Он спросил, в чем дело, она смолчала. Признания Тони, его настойчивое ожидание ответа пугали ее, вызывали чувство, что она должна смириться с мыслью: только такая жизнь ей и предназначена, жизнь вдали от родины. Когда они молча дошли до дома миссис Кео, Эйлиш почти сухо поблагодарила Тони за приятный вечер и, стараясь не встретиться с ним глазами, пожелала спокойной ночи и укрылась в своей комнате.

Она понимала, что поступила неправильно, что Тони будет мучиться до четверга. Может быть, он придет повидаться с ней в субботу, думала она, однако Тони не пришел. Придумать причину, чтобы объяснить свое желание встречаться с ним пореже, Эйлиш не удалось. Можно, конечно, сказать, что ей не нравятся разговоры о детях, ведь они с Тони так мало знают друг друга. Но тогда он, наверное, спросит, насколько серьезно она к нему относится, и придется что-то отвечать, произносить какие-то слова. И если эти слова не покажутся ему достаточно утешительными, она может его потерять. Тони не из тех, кому нравится возиться с подружкой, не уверенной, по душе ли он ей. Уж настолько-то она его знала.

В четверг, выйдя из аудитории и начав спускаться по лестнице, Эйлиш заметила Тони еще до того, как он увидел ее, – студентов вокруг него толклось много. Она на секунду остановилась, сообразив, что еще не придумала, какие ему сказать слова. А затем осторожно вернулась на верхнюю площадку лестницы и обнаружила, что может наблюдать за ним оттуда. Если ей удастся как следует рассмотреть его, думала Эйлиш, увидеть, каков он, когда не пытается развеселить ее или произвести на нее впечатление, глядишь, что-то и придет к ней, какое-то новое понимание или способность принять решение.

Она отыскала удобный наблюдательный пункт, где Тони мог увидеть ее, только взглянув вверх и налево. Вряд ли он станет смотреть в эту сторону, слишком уж занимают его студенты, которые спускаются в вестибюль и выходят на улицу. Приглядевшись, она отметила, что Тони не улыбается, но тем не менее чувствует себя совершенно непринужденно и полон любопытства. В нем ощущалась какая-то беспомощность; его готовность к счастью, его пылкость делали Тони странно уязвимым. Эйлиш разглядывала его, и в сознании возникло слово «упоенный». Тони был упоен происходящим, упоен ею и хотел только одного: чтобы она ясно поняла это. И все-таки его упоенность сопровождалась некой тенью, и Эйлиш, наблюдая за ним, задумалась: а что, если она с ее неуверенностью, с ее отчуждением и сама есть лишь тень, и ничего больше? Ей пришло в голову, что Тони именно таков, каким она его видит, и никакой другой стороны у него нет. Внезапно она задрожала от страха и быстро, как только могла, пошла вниз.

По пути к трамваю Тони рассказывал о своей работе, о двух сестрах-еврейках, которые, когда он восстановил для них подачу горячей воды, пожелали покормить его, заранее наготовив неимоверную кучу снеди, даром что времени было всего-то три часа дня. Он даже акцент их изобразил. Слушая его, говорившего так, словно ничего между ними в прошлую пятницу не произошло, Эйлиш понимала, что этот быстрый веселый говор, эти сменяющие одна другую истории необычны для вечера четверга, так Тони пытается показать, что никаких неладов между ними не было и нет.

Когда они подошли к ее улице, Эйлиш остановилась и повернулась к нему:

– Мне нужно сказать тебе кое-что.

– Я знаю.

– Помнишь, ты говорил, что любишь меня?

Он кивнул. Лицо его стало печальным.