Бруклин

Эйлиш ждала этого вопроса и уже решила ответить отказом. Надумала даже – на случай, если он будет слишком настаивать, – сказать, что у нее есть в Бруклине мужчина, к которому она в скором времени вернется. Однако вопрос был задан тоном неожиданно смиренным. Джим говорил, как человек, которого ничего не стоит обидеть. Может быть, это притворство, подумала Эйлиш, но в глазах его сквозила такая ранимость, что на миг она растерялась. И поняла – если она откажет, Джим с побитым видом пойдет к воде, а ей наблюдать за такой картиной почему-то не хотелось.

– Хорошо, – сказала она.

Когда они входили в воду, Джим на секунду взял ее за руку. Но накатила волна, и Эйлиш отступила от него и без дальнейших колебаний поплыла в море. Не оборачивалась, чтобы посмотреть, следует ли за ней Джим, но плыла, хорошо помня, где именно целуются и обнимаются Нэнси и Джордж, и стараясь уклониться от них, так же как и от Джима.

Ей понравилось, что Джим, бывший хорошим пловцом, не последовал за ней сразу, оставил ее одну, а сам поплавал немного на спине вдоль берега.

И вода нравилась Эйлиш, успевшей забыть, какой спокойной и чистой она бывает. Эйлиш плыла, глядя в синее небо, мерно ударяя в воде ногами, и Джим приблизился к ней, но не притронулся и даже подплывать вплотную не стал. А встретившись с Эйлиш глазами, улыбнулся. Каждое его слово и движение были деликатными, сдержанными, хорошо обдуманными, полными стараний не рассердить ее, не показаться слишком поспешным. Однако своего интереса к Эйлиш он нисколько не скрывал, и сам этот интерес воспринимался ею почти как составная часть его осторожной повадки.

Она понимала, что не должна позволять их отношениям развиваться слишком стремительно, что ей следовало сказать Нэнси уже после первой прогулки: долг требует, чтобы я сидела с матерью дома или гуляла с ней, поэтому еще раз составить тебе, Джорджу и Джиму Фарреллу компанию я не смогу. Может, довериться Нэнси, не говоря, конечно, всей правды, но сказав, что по возвращении в Бруклин ее ожидает помолвка? И тут же решила, что самое лучшее – ничего не предпринимать. Все равно она скоро уедет.

Когда они с Джимом вышли из воды, Джордж уже держал наготове фотокамеру. Нэнси смотрела на них, а Джим встал за спиной Эйлиш, обвил руками ее шею, она ощутила жар его тела, нажатие груди Джима на ее спину. Джордж несколько раз щелкнул их, потом Джим снял принявших такую же позу Нэнси и Джорджа. Вскоре они увидели одиноко бредущего со стороны Китинга мужчину, и Джордж, показав ему, как работает камера, попросил снять их вчетвером. Джим двигался словно бы небрежно, однако действия его продуманны, отметила Эйлиш, снова ощутив спиной его тело. Впрочем, он соблюдал осторожность и не прижимался к ней так, как Джордж к Нэнси. И нажима его паха она не почувствовала ни разу. Это было бы уже чересчур, и Эйлиш не сомневалась: Джим решил не рисковать. Как только с фотографированием было покончено, она вернулась к коврику, переоделась и полежала под солнышком, ожидая, когда все будут готовы покинуть пляж.

На обратном пути в Эннискорти решено было поужинать в гриль-ресторане отеля «Кортаун», открытом, сказал Джордж, до девяти, а после пойти потанцевать. Джордж поддразнивал Нэнси, рассказывая, сколь долгое время отнимет у нее подготовка к этому, – Нэнси твердила, что после моря и ей, и Эйлиш необходимо помыть голову.

– Так помой ее быстро, – сказал Джордж.

– Быстро это не делается, – ответила Нэнси.

Джим с улыбкой повернулся к Эйлиш:

– Господи, и пожениться еще не успели, а уже препираются.

– Тут причина серьезная, – сказала Нэнси.

– Она права, – поддержала подругу Эйлиш.

Джим ласково сжал ее руку.

– Вы обе правы, не сомневаюсь, – сказал он с иронией, обращенной в том числе и на себя самого и достаточной, чтобы не создалось впечатление, будто он пытается подольститься к Эйлиш.

Они договорились встретиться в половине восьмого. Пока Эйлиш мыла голову, мать перебрала ее платья и туфли, приготовила гладильную доску и утюг – на случай, если выбранное платье окажется помятым. Появившись с полотенцем на голове в своей комнате, Эйлиш увидела, что мать выбрала синее платье в цветочек, которое нравилось Тони больше других, и синие туфельки. Эйлиш едва не сказала, что это платье надевать не хочет, но вовремя сообразила: любые сочиненные ею объяснения приведут лишь к ненужным обидам, и с выбором матери согласилась. Мать, судя по всему, не возмущенная тем, что ее на весь вечер оставляют одну, – напротив, приято взволнованная переодеванием Эйлиш – начала гладить платье, а Эйлиш, накрутив волосы на бигуди, включила электросушилку Роуз.