Буян

И вот четвертый день, как Евдоким куда-то пропал. Когда Муза услышала об убийстве губернатора, первой мыслью было: это он, Евдоким. Но, сказалось, нет. И теперь, сидя на собрании, она надумала зайти к нему домой, нарушив законы конспирации. Зайти и узнать, не заболел ли случаем?

Вернувшись к себе на квартиру, она увидела на столе письмо. Вскрыла конверт и прочитала с замирающим сердцем:

«Прощай, Муза, дорогой мой товарищ, вряд ли мы еще встретимся. Не знаю, как повернется моя судьба. Все может быть, но надо же на чем-то остановиться. Предвидеть неудачу — это значит отказаться от борьбы. Желаю тебе доброй жизни».

Подписи не было, да она и не нужна: Муза и так знала, что записку оставил Евдоким. Побежала к нему. Хозяин с поганенькой улыбочкой в матовых глазах ответил: да, жил у него какой-то дачник молодой, да сегодня рассчитался и убыл. Сказал — насовсем.

Муза схватилась за голову, застонала.

— Чего проверяешь, барышня? На месте она, голова-то… А за остальное… хм… тебе лучше знать…

Мысли Музы завертелись беспорядочно, как ночные мотыльки вокруг горящей лампы. Она догадалась, куда и зачем уехал Евдоким. Надела на себя простенькую юбку и кофтенку, бросилась к пристани, наняла лодку. Рискуя быть схваченной, все же отправилась в город.

* * *

Щегольская соломенная шляпа с высокой ровной тульей, странно торчащая на самой макушке, модная черная рубаха, руки в карманах… Евдоким шагал малолюдными улицами Самары. Над городом густая знойная мгла. Десять часов утра, а припекает люто. Мокрая сорочка прилипла к спине, и пот скатывался струйками из-под шляпы, но Евдоким не снимал ее, держал неестественно прямо и только временами вытирал серым холостяцким платком лоб и шею.

В проложенных вдоль Волги верховых улицах еще лежали короткие душные тени. Евдоким поднимался вверх по спуску, и острые лучи били ему прямо в глаза. Возле приземистого деревянного домишка он увидел старичка в чуйке и валенках. Дед сидел на скамейке, подставив солнцу розовую голову, поросшую рыжеватым цыплячьим пухом. Евдоким позавидовал: «Крепкий старичина, привык, видать, на печи в кожухе спать… А может, и не так уж жарко? Может, я просто ослаб, сказывается бессонная ночь, тревожное напряжение последних дней? Н-да… Так нельзя, надо себя распружинить»…

Время от времени Евдоким осторожно оглядывался. Позади шли парой женщины, дальше за ними, опираясь на клюку, — пожилой толстый господин. Они, видать, направлялись к центру посмотреть на похоронный кортеж. Евдокима он тоже интересовал, но по другой причине, и причина эта заслоняла сейчас всех и все. Прошлые дела, заботы, переживания, образы знакомых людей как-то отдалились, поблекли. Сердце закрылось для всего постороннего.

Вдруг Евдоким ощутил жгучее желание вернуться назад, к древнему деду в растоптанных подшитых валенках, присесть возле него на скамейку, снять с головы щегольскую шляпу, закрыть глаза и дышать. Дышать просто и все. Или посудачить с ним про погоду, про урожай, про другие очень важные, но сейчас уже не имеющие для него, Евдокима, значения вещи. Он даже шаги было замедлил, как внезапно его будто стеганул кто-то. «Что это я?.. — оглянулся он с удивлением и пожал плечами. — Чепуха какая!» Сплюнул, криво усмехаясь, и пошел дальше.

Ступал ровно, подтянуто и насвистывал тихо студенческую песню: «Коперник целый век трудился, чтоб доказать земли вращенье…». Это помогало не допускать в голову неподобающих мыслей.

Спустя четверть часа он вошел в раскрытую дверь двухэтажного деревянного дома с вывеской: «Художественная светопись П. М. Прохорова». Повертелся немного в коридоре, выжидая, затем быстро и осторожно выглянул из дверей на улицу. Посмотрел направо, налево — подозрительного ничего не заметил. Вернулся, постучал условным стуком в дверь напротив входа в салон светописи.

Отворила женщина странного вида в каком-то непонятном балахоне. Коротко стриженные прямые седоватые волосы, на ногах козловые сапожки, в пожелтевших пальцах папироса. Окинула посетителя недружелюбным взглядом выцветших голубых глаз. Евдоким поздоровался. Вместо ответа на приветствие она спросила:

— Вам чего?

— Мне тетю Пику, сударыня…

— Зачем? — пыхнула она ему в лицо дымом.

— По делу.

— А, вспомнила! — хлопнула она себя по лбу. — Вы настройщик пианино.

— Нет, я не настройщик. Я к господину Череп-Свиридову..

— Так вам кого, собственно, нужно? — спросила женщина как-то угрожающе.

— Квартиранта тети Пики… — повторил озадаченный Евдоким.

— Мало ли квартирантов перебывало у меня! Всю жизнь сдаю комнаты. Ишь, выдумал!

Вид хозяйки и сам разговор были настолько нелепы, что Евдоким попятился, опасливо, подумал: «Помешанная… Ей-богу!» Решил уйти и вернуться попозже.

— Я еще зайду. Если возвратится…

Женщина захлопнула дверь перед его носом.