Булгаков и княгиня

Ладно, Покровский, так Покровский. Хорошо хоть, пополнился бюджет. Что ж, такое пополнение надо бы отметить – только уж наверняка не с Шустером. Тот, небось, рад был бы радёшенек поддать на дармовщину. Однако жаль, пригласить-то больше некого. Вот говорят: не умеешь ты дружить. Это, смотря, что под этим понимать. Пустой трёп, пересказ чьих-то шуточек, анекдоты с бородой – это без меня. Нет, в дружеском общении, в разговоре мне нужно найти свой интерес, нужно вдохновение. Только откуда его взять? Вот если бы повстречать ту блондинку из театра…

Так, не теряя надежду на возможность интересных встреч, оказался я в том самом кабачке, где успел отметиться с Перчаткиным. Пью виски, думаю о том, о сём… И вдруг в зал ввалилась шумная компания. Время уже позднее, в прежние времена актёры после спектакля отправлялись в «Дом актёра» – кто выпить, кто поужинать. Ну вот и эти, видимо. Теперь-то кабаки чуть не на каждом углу. Гляжу, глаз у меня намётанный – сразу вижу, что именно они, хотя в этом интимном полумраке, когда горят только тусклые плафоны вдоль стены, лиц невозможно разобрать. Сели за столик, что-то обсуждают. Им вроде бы смешно, а я, как вспомню свой поход в театр, дискуссию с тамошним Евстафием, так сразу тошно мне становится. Что ж, ещё виски заказал.

Сижу, слушаю музыку, однако чувствую – что-то здесь не так. Такое ощущение появилось, будто рядом остановился кто-то. Думаю, даже если с друзьями не везёт, незачем знакомиться с каким-нибудь ханыгой из завсегдатаев. Если заговорит, сделаю вид, что не расслышал или просто со скуки задремал.

– С горя пьёте или так? – а голосок такой, не сказать, что тонкий, но очень ласковый, мужики вроде бы так не говорят.

Обернулся… Батюшки! Передо мною Софья, та самая, из театра. То есть не Софья, но как зовут, откуда же мне знать?

– Можно присесть? – спрашивает.

А я, старый болван, даже не привстал, чтобы подвинуть даме кресло.

Надо сказать, что вблизи она не совсем такая, как на сцене. Потому что грима нет? Пожалуй, да – грим некоторых старит. А тут юное, очень миловидное лицо, губы бантиком, тонкий прямой нос, светлые, чуть приглаженные волосы, пучком собранные на затылке. Так и смотрю на неё с раскрытым ртом.

– Это у вас после того случая или с детства? – говорит, присаживаясь.

– Вы о чём?

Смеётся. Я бы тоже посмеялся, если б знал, что имеется в виду. Ах, да! Видимо, тот скандал, что я учинил в театре.

– Вы уж меня простите, – говорю. – Зря всё это затеял.

– Нет, почему же? Мне понравилось.

– Правда? А почему ж тогда кричали?

– Вы заметили? Даже не знаю… Все кричали, ну и я.

– Неужели я похож на соблазнителя?

– Вот вы о чём! Ну, если уж я сама села за ваш столик, так кто же кого тут будет соблазнять? – уже чуть ли не хохочет.

– Надеюсь, всё же я… – пытаюсь подыграть.

– Ладно, пусть будет так. И чем собираетесь даму соблазнять? Кстати, я бы тоже выпила.

Виски – это не проблема. Официантка тут как тут. И после глотка скотча говорю:

– А я, было, подумал тогда, что, если встретимся случайно, обойдёте стороной.

– Пожалуй, так и случилось бы, если бы не ваша пьеса.

– Что, понравилась? – я, в общем-то, не удивлён.

– Очень! Да все наши в неописуемом восторге!

– И даже главреж?

– Ой! Только про него не спрашивайте. Я ведь из театра этого ушла.

– Да что случилось-то? Неужели я был прав?

– Всё тютелька в тютельку! И распределение ролей, и постель…

– Выходит, постель вас разлучила? – улыбаюсь.

– Если бы… Скорее всего, он всё это для проформы, понарошку, просто так, – мне показалось, что слышу нотки сожаления.

– Да неужели?

– Ой! Не хочу об этом вспоминать.

– Так что, теперь вы без работы? – готов выразить сочувствие.

– Да нет, совсем наоборот. Я ведь после театрального училища играла в одной очень интересной мастерской, у своего приятеля. Он мой однокурсник. Теперь вот снова возвратилась туда. Кстати, наш худрук хочет с вами познакомиться, поговорить о постановке пьесы.

Странно, вроде бы должен радоваться, но почему-то язык не поворачивается благодарить за добрые слова. Ещё совсем недавно мечтал о постановке, а вот теперь всё словно сгинуло – нет никакого желания кого-то в чём-то убеждать, не вижу смысла тратить силы на бесплодные дискуссии. И даже вместе с актёрами стоять на сцене в день премьеры и ловить восторженные взгляды здешней публики… Перегорело, ничего больше не хочу! Пусть «Гамлета» ставят с хэппи-эндом, пусть «Трёх сестёр» превратят в гулящих баб, пусть представляют на сцене лишь «перфомансы». Мне по боку всё это, мне это ни к чему. Не надо мне вашего театра! Так и сказал.

Вижу, что обиделась. Не за себя, а за театр.

– Ну, вы неправы. Нельзя же о театре судить по одному такому случаю. Конечно, многие теперь без ума от авангарда, но далеко не все. Да и причина этого, прежде всего, в отсутствии хороших новых пьес. Так мне кажется.

– Возможно, – говорю и тут же вспоминаю, что даже имени её до сих пор не знаю. – Вы мне оставьте телефон, а я, так и быть, подумаю, стоит ли отдавать вам пьесу.

– Ладно, – отвечает мне с улыбкой. – Только вы не очень долго размышляйте.