Он взял карандаш и стальной компас и начал рисовать на бумаге кружочки. Все они были ровно два дюйма в диаметре. Он обводил и обводил компас, пока лист не становился совершенно черным, а потом брал новый и начинал все с начала, и так каждый день, с утра до вечера; в школе он тоже рисовал эти кружочки, даже на тестах. Мама объяснила мне, что это повторяющееся действие, которое он придумал себе, помогало ему справляться с болью утраты, но вскоре привычка стала оказывать пагубное влияние. Ну так вот, мама с ним поговорила, заставила поплакать о папе, или что там еще у них было, парнишка прекратил рисовать круги и, предположительно, будет жить еще долго и счастливо. Но я иногда думаю об этом пацане, потому что мне кажется, что я его понимаю. Мне всегда нравилась монотонность. Мне, наверное, скучная жизнь никогда не казалась скучной. Я сомневаюсь, что смог бы объяснить это человеку вроде Марго, но рисовать всю жизнь кружочки – казалось мне довольно разумным сумасшествием.
Поэтому я не должен был беспокоиться по поводу своего решения не лететь в Нью-Йорк. Это же все равно была глупая затея. Но пока я следовал заведенному порядку весь вечер и следующий день, меня глодала эта мысль, мне казалось, что размеренная жизнь отдаляет меня от встречи с Марго.
Во вторник вечером
– Марго не было уже шесть дней – я поговорил с родителями. Не то чтобы я прямо принял какое-то серьезное– Вообще-то это не школьная программа; просто кажется, что Марго оставила мне в ней какой-то ключ.
Они смолкли, и я рассказал про Вуди Гатри и Уитмена.
– Да, ей явно нравятся эти игры с недосказанностью, – прокомментировал папа.
– Я не виню девочку в том, что ей хочется внимания, – сказала мама, а потом добавила, обращаясь ко мне, – но это не значит, что ты должен нести ответственность за ее благополучие.
Папа сбросил морковь с луком в сковороду:
– Да, верно. Конечно, никто из нас не сможет поставить Марго диагноз, пока мы ее не увидим, но я думаю, что она скоро вернется.
– Не будем строить предположений, – тихонько сказала ему мама, как будто я не услышал бы.
Папа хотел что-то ответить, но я перебил:
– А
– Окончить школу, – ответила мама. – И доверять Марго – она может сама о себе позаботиться, эта способность у нее хорошо развита.
– Согласен, – добавил папа.
А после ужина, уйдя к себе и включив «Восстание» без звука, я понял, что они обсуждают эту тему. Слов я не разобрал, но они оба были довольно взволнованы.
Ближе к ночи позвонил Бен на мобильник.
– Привет, – сказал я.
– Старик, – начал он.
– Да, – ответил я.
– Я пойду с Лэйси за обувью.
– За
– Ага. С десяти до полуночи скидка тридцать процентов. Она хочет, чтобы я помог ей выбрать туфли на выпускной. У нее, конечно, уже есть какие-то, но я к ней вчера заходил, и мы согласились, что они не… ну, понимаешь, туфли для выпускного должны быть просто
– Бен, – сказал я.
– Что?
– Чувак, я не хочу обсуждать туфли Лэйси. Я даже скажу почему: у меня есть такая штука, из-за наличия которой меня обувь для выпускного совершенно не интересует. Член называется.
– Я просто нервничаю и никак не могу перестать думать о том, что она мне серьезно нравится, не просто потому что мы вместе на выпускной идем, а в том смысле, что она классная и мне нравится с ней тусить. Мы же будем танцевать там, а представь, если мы будем целоваться прямо посреди танцпола, и все такие: «Вот это ни фига себе», так что всё, что они там обо мне выдумывали и трепали, всё это затрещит по швам…
– Бен, – снова перебил я, – просто прекрати слюни пускать, как идиот, и все будет нормально.
Он еще какое-то время нес эту чушь, но потом мне удалось распрощаться.
Я лег, и на меня навалились депрессивные мысли по поводу этого выпускного. Я отказывался расстраиваться из-за того, что