Бумажный лебедь

– Ты часто здесь бываешь? – спросила я у него, когда он возился с генератором.

Похоже, остров был оснащен всем необходимым: электричеством, баллонами с пропаном, системой сбора и нагрева дождевой воды.

– Это место служило мне домом.

– В первое время после смерти Эль Чарро?

– Откуда ты про него знаешь?

– От Рафаэля.

Дамиан, видимо, не возражал. Он не хотел притворяться и скрывать прошлое.

– Кто-нибудь знает, что ты здесь? – поинтересовалась я. – Этот остров твой?

– Теперь мой, – ответил Дамиан. – Но сюда и раньше никто особо не плавал. Для туристов тут маловато места, для фермеров – слишком много песка, а рыбакам далековато добираться.

– Но ты ведь здесь не живешь?

– Нет. Я живу там, куда приводит меня работа.

– Значит… – Я теребила лямку топа. – Мы можем и дальше здесь оставаться?

Дамиан помрачнел.

– Никаких «мы», Скай! У нас разные судьбы. Мы давно уже не дети и живем в разных мирах. Как только все уляжется, я отвезу тебя на материк.

– Решил от меня избавиться? – рассердилась я. – А как же МамаЛу? Ты обещал отвезти меня к ней. Мне туда нужно, Дамиан! Мне нужно увидеть ее надгробие. Я ведь даже с ней не попрощалась…

– Я тоже, – оборвал меня он. – Я вез тебя туда, чтобы ты поняла, почему я поступаю так, а не иначе. Теперь ты и сама уже узнала правду.

– И все? Ты выбросишь меня, как ненужный груз? А мне что делать? Все забыть? Забыть, что ты меня похитил, перевернул мою жизнь с ног на голову, а затем внезапно отпустил? Знаешь что? Я и так забыла – забыла о тебе, пока ты снова не ворвался в мою жизнь! Долбаный ты эгоист! Хватаешь меня, когда тебе удобно, потом бросаешь, когда удобно. Я тебе не глупая пешка! У меня есть чувства! Я здесь, рядом, и я о тебе волнуюсь!

И тут в глазах у Дамиана блеснули настоящие эмоции. На миг он замер, словно его ударили. Впрочем, он сразу же взял себя в руки.

– Обо мне не волнуйся, – отрезал он. – Я и правда долбаный эгоист. И убийца. Я придумал этот план, не чувствуя ни капли жалости: я собирался тебя застрелить и только чудом удержался. Так что не надо со мной возиться: я лишь разочарую тебя еще больше.

– Чушь собачья! Ты просто боишься мне открыться! Открыться хоть кому-то.

Мы уставились друг на друга. Никто не желал уступать.

Дамиан отвернулся и ушел в джунгли.

Ну и пожалуйста.

Расстроенная, я отправилась на пляж. Сбросив юбку и топ, погрузилась в теплую воду: настолько прозрачную, что на дне плясали солнечные зайчики. Я легла на спину и отдалась на милость волн.

Возьми меня, океан. Возьми и унеси. Я все равно не знаю, что мне делать.

Волны тихонько качали меня, словно щепку. Мизинец еще побаливал, но терпимо. Я открыла глаза. Над головой пролетела чайка, на миг заслонив солнце. Вслед за птицей мой взгляд обратился к берегу. Дамиан наблюдал за мной с веранды. Я была в белье, оно облепило меня, будто вторая кожа. Он уже видел мое тело обнаженным, однако теперь смотрел по-другому. Его взгляд заставил меня почувствовать себя Святым Граалем, желанной наградой: словно я была оазисом, а Дамиан – изможденным скитальцем в пустыне. Отвернувшись, он продолжил строгать какую-то деревяшку. Я вышла из воды и оделась. Он не поднял головы.

Когда я вернулась из душа со свежевымытыми светло-темными волосами, Дамиан ждал меня в комнате.

– Покажи палец. – Он размотал мокрый, грязный бинт и осмотрел мою рану.

Обрубок заживал, хотя местами все еще побаливал.

– Так будет лучше. – Оказалось, Дамиан изготовил для меня деревянную шину, со всех сторон проложенную бинтами, – довольно компактную, чтобы не мешать движениям кисти.

Я села на кровать и позволила ему заняться моим пальцем.

– Как ощущения? – спросил Дамиан, фиксируя шину с помощью эластичного бинта.

– Чудесно!

Просто замечательно! Посмотри на меня еще раз – с такой же заботой.

– А ты как себя чувствуешь? – Я погладила шов на его виске: четыре стежка крест-накрест.

– В норме, – сухо ответил Дамиан, но не отстранился.

Он стоял на коленях у кровати. Его рука так и осталась лежать на моей, хотя шину он уже закрепил. Черные глаза блестели напротив: не спрячешься.

Всякий раз, когда МамаЛу пела о горах Сьерра-Морена, я думала об Эстебане. Я не видела этих гор, но всегда представляла их такими же темными, как его глаза. Я представляла заросли эбеновых деревьев и угольно-черные пещеры. В детстве я не знала, что бандиты, лежавшие в засаде, о которых пелось в песне, – на самом деле аллегория: это о моих чувствах, метавшихся от дружбы к трепетному, томительному предвкушению.

У Дамиана был плутоватый взгляд контрабандиста. Задержавшись на моих губах, он украл все мои мысли, выпил воздух из легких. Чувствовал ли Дамиан эту тягу, стучало ли его сердце так же часто? Ощущал ли он, как прошлое и настоящее, словно влюбленные подростки, слились воедино на заднем сиденье его разума?