Бунтующий человек. Падение. Изгнание и царство. Записные книжки (1951—1959)

Иногда для жестоких[217] умов самое лучшее время – это время, вырванное ради работы, которая была вырвана у времени. Несчастная страсть.

ЗАМЕТКИ НА ЕЖЕДНЕВНИКЕ

Галь[218] и я во время манифестации.

Ты еще хочешь сделать глупость.

Хорошо! Ты не можешь прийти?

Альбер, я тебя побью.

Тот, кто был мне как брат и кто в моей семье ударил моего брата, умер.

Слава – это монастырь.

N. Ее инициацией занимался учитель гимнастики ее матери. По просьбе матери, он провел с ней курс сексуальной инициации (в 15 лет). Потом убедил ее, что самое лучше – когда это совершается человеком искусства…

N. Ее друг по гастролям читал романы, напечатанные в газете, и повторял книжную фразу: «Прожить каждый час так, как если бы это был самый последний и самый прекрасный час», – восклицая: «Вот именно». Но, говорит N.: он даже не выходил из комнаты, чтобы погулять по городу и все время тратил на изысканную пищу и постель.

Мы – как бы христиане наизусть, – говорит N. И язычники тоже – все мы исповедуем язычество каким-то автоматическим шепотом. Его спутница со своим спортивным [неразб…], – он не может любить ее перед матчем, ибо должен беречь силы, – и после тоже нет, потому что у него нет сил, и по той же причине он не выходит. Утром он будит ее ударом колена по почкам, чтобы она пошла делать ему завтрак… Она: «Я не занимаюсь любовью, не выхожу, исполняю обязанности прислуги, и это тянется уже три года».

Чернилами темницНа рабских цепях,На нежностиРасстрелянных лицИмя твое пишу —Свобода.Строки твои – решеток прутья.Лик твой – засовыБратские мучителей.По приказу свышеИмя твое пишу —Свобода.Преданная свобода,Твои защитники где?

В ночи подваловНежные очи в беде.Имя твое пишу,Каландр умирает.Писать – легко,Ужасно – умирать.Пишу, пишу и пишуИмя твое – «предавать»На отчаянном друге твоем.О! Что же сделал ты с юной моей,Каландр? Когда вас убиваютБратья ваши, смерть нага.Имя громкое твое пишуБесчестным пером.Будущее преграждая,Память стирая,

Имя твое пишу —Свобода,Заглавными буквами скорби.Пьер Серман[219]

Тетрадь № IX

Июль 1958 года – декабрь 1959 года

21 июля.

Я один, передо мной целый день для размышлений. Вечером ужин с Б. М. На месте М. – пустота, и я мучаюсь весь день. Пишу ей.

22–24 июля.

Ничего. Записывал на магнитофон «Падение». Письмо Ми («жестокие и чистые ночи»). Вчера вечером бродил по Сен-Жермен-де-Пре – в ожидании чего? Разговаривал с пьяным художником: «Что вы делаете в жизни? – я не в тюрьме – это плохо – нет, это хорошо», – и он пожирал по пять яиц вкрутую, запивая коньяком. Я в отчаянии от своей неспособности работать. К счастью, есть «Живаго» и нежность, которую я испытываю к автору. Отказался от поездки на юг.

Ничего. Запись «Падения». Распределение ролей в «Бесах». N.R.F. Ужин с А.К.[220]. Ее любовь к М., который бессилен со своей женой. Но М. он доверился целиком. «Ему стало лучше», – говорит она. – «То есть?» – «Ну хорошо, это еще не мужчина, но уже больше не старик». Темная сторона жизни. Каждой жизни. Я проводил ее, потом прошелся по Сен-Жермен-де-Пре. Я просто жду – какая глупость. О! Если бы ко мне вернулись силы работать, это был бы свет, наконец-то. Маленькие хулиганы, переодетые в Джеймса Дина, повторяют его специфический жест, сложив руку ложечкой и поправляя безымянным пальцем слишком тесную ширинку на облегающих джинсах. Я думаю о голых и коричневых телах, которые видел прежде – в своей потерянной стране. Те были чисты.

26 июля.

Запись «Падения». Написал немного для предисловия к «Островам». Обед с К.[221] – ленивым и циничным человеком, которого заботят только собственные удовольствия. Но он сам себе голова. Писатель он второстепенный. Но ни на кого не похож. Вскоре мы расстаемся. Он идет играть в покер, что наводит на меня тоску. А я возвращаюсь домой. По дороге видел, как девушка, довольно грубая, за которой шел араб, отталкивает его. «Я расистка», – запросто говорит она.

27 июля.

Закончил запись «Падения». Дон Джованни. Весь день серое небо. Вечером фильм о кубке мира по футболу. После своей победы молодые чернокожие бразильцы рыдали и прятали лицо от объективов. Это еще больше трогает меня и волнует, как прежде.

28 июля.

Ужин с Б.М. К нам присоединяется А.К. Над городом нависает гроза – и никак не разражается.

29 июля.

Утром неотступные мысли об Алжире. Слишком поздно, слишком поздно… Моя земля потеряна, и я больше ничего не стою.