Бунтующий человек. Падение. Изгнание и царство. Записные книжки (1951—1959)

В Иле я встречаю Рене Шара. Печально видеть его изгнанным из своего дома и парка (на этом месте теперь воздвигнут уродливый квартал дешевого жилья) и вынужденным ютиться в комнатушке отеля «Сен-Мартен». В Камфу посещаю семейство Матье; г-жа Матье, постаревшая Клитемнестра, носит очки. Что касается г-на Матье, то из деятельного распорядителя сельскохозяйственными угодьями он превратился в бессильного старика, не контролирующего даже свои естественные надобности. Я занимаюсь арендованным домом, он немного печален, но все-таки мил, с видом на Люберон. N. он наверняка не понравится. Но я постараюсь сделать его более комфортабельным. 3 сентября большая прогулка с Р.Ш. по дороге вдоль гребней Люберона. Я прихожу в восторг от неистового света, бесконечного пространства. Мне снова хочется здесь жить, найти подходящий для себя дом, наконец-то хоть как-то обосноваться. Вместе с тем, я много думаю о Ми и ее здешней жизни. За ужином г-жа Матье говорила: «Поглупели даже ласточки. Вместо грязи они берут для своих гнезд плодородную землю. Двенадцать из тринадцати гнезд Камфу развалились, и яйца погибли – это в первый раз за десятилетия». И Шар: «А мы-то надеялись, что хотя бы птицы поддержат честь».

4 сентября я по-прежнему жду телеграммы или телефонного звонка от N. по поводу ее прибытия вместе с детьми. Потом г-жа Матье передает мне, что N. задержится здесь только на четыре дня, а семья ее будет в Париже. Во мне поднимаются гнев и чувство отчуждения против нее и против себя самого, – я ведь по-прежнему ждал знаков нежности там, где их нет и не может быть.

30 сентября.

Потратил месяц на осмотр Воклюза и поиски дома. Купил дом в Лурмарене. Потом отъезд в Сен-Жан, чтобы повидаться с Ми. Сотни километров – в полной экзальтации – через ароматы урожая винограда. Потом большое пенящееся море. Удовольствие, подобное этим длинным разбивающимся волнам, которые сдирают кожу. Утром отъезжаю в Париж, розовый вереск в сосновых лесах. Еще двенадцать часов за рулем, и Париж.

О том, как успешный писатель приходит к нищему интеллектуалу (трущоба на Фобур Сен-Дени).

Пастернак: «…был живым, бьющимся комком той артистичности, которую вслед за Пушкиным мы зовем высшим моцартовским началом, моцартовскою стихией».

Ж. де Беер. «За адюльтер следует наказывать смертью. Тогда настоящих любовников можно было пересчитать по пальцам». И это даже неправда. Зачастую слабость сильнее страха.

17 октября.

Отъезд в Воклюз. Я потом обязательно опишу вкратце прошедшие 18 дней.

18 октября.

Выхожу из ночного поезда в Л'Иль-сюр-ла-Сорг – и попадаю в сухой и холодный мистраль. Прекрасная и большая экзальтация – целый день при сверкающем свете. Я это чувствую – ко мне возвращаются все мои силы.

19 октября.

Непрекращающийся свет. Я стою в пустом доме, без единого предмета мебели, и долгими часами смотрю, как в комнаты залетают гонимые неистовым ветром мертвые красные листья девственного виноградника. Мистраль.

27 октября.

Возращение в Париж. В ночи обнадеживающие голоса, объявляющие названия станций. Станция «Насьон».

Не жаловаться. Не пользоваться тем, что ты есть, ни тем, что ты сделал. Если ты даешь, считай, что это уже было получено.

5 ноября.

Письмо от мужа Э.Б., в котором он сообщает, что его жена хочет покончить с жизнью, и просит меня вмешается. И я, так легко и часто – так глупо – чувствовавший ответственность за других людей, на этот раз ничего не ощущаю. Напротив, такое впечатление, что это настоящая засада. Впрочем, надо вмешаться.

7 ноября.

45 лет. Как я и хотел, день одиночества и размышлений. Прямо сейчас – начать отрешение, которое должно быть завершено к пятидесяти. В тот день я буду царствовать.

Демократия – не закон большинства, но защита меньшинства.

22 ноября.

Обед с Шаром и Сен-Жон Персом. Острова. Во второй половине дня Уолдо Фрэнк в печальной комнате.

Декабрь.

Репетиции «Бесов».

Кюни[230], с которым мы одного возраста, кажется, слишком стар, чтобы играть Ставрогина.

М.: Изменим роли, вот и все.

Л.: Да, но женщины будут бежать от нас, и мы умрем.

Ми. Ее чудесный аппетит.

3 марта.

Бьюсь, как рыба, запутавшаяся в сетях.

17 марта.

Смерть Пауля Оэттли[231] в 69 лет. На следующий день кончает с жизнью его старая мать (93 года).

Болезнь Катрин. Я отменяю свой отъезд на юг Франции. На сердце тяжело.

20 марта.

Маму оперировали. Телеграмма Л. дошла до меня в субботу утром. На следующую ночь самолет, отправление в три часа. В Алжире семь. Знакомое ощущение, когда подлетаешь к Мезон-Бланш: моя земля. Но при этом серое небо, сладкий и пористый воздух. Останавливаюсь в клинике, расположенной на возвышенной части Алжира.

В чистейшей палате – белые и голые стены: ничего. Носовой платок и маленькая расческа. На простынях ее узловатые пальцы. Снаружи – восхитительный пейзаж, спускающийся к заливу. Но ей больно от света и пространства. Она хочет, чтобы в комнате был полумрак.