Буратино. Правда и вымысел. Как закалялся дуб

— И то, что ты не особо сильно сопротивлялась, тоже видели, — добавил первый.

— Да как же у вас языки ваши поганые…

— А что же тут поделаешь? — продолжал первый. — Натура своего просит, женское тело это, знаешь ли, штука тонкая. Вот так иной раз смотришь на порядочную женщину и нипочём о ней не подумаешь, что ей на рынке посреди белого дня со шпаной заголяться забавно.

— А каково мужу от такой жены? — горестно вздохнул второй.

— Чтобы вы поздыхали, паразиты. Тьфу на вас, на собак, — сказала селянка и ушла.

А к тому времени насилие и грабежи были прекращены отцами-командирами, и армия неспешно покидала разграбленный рынок, предварительно запасаясь всем необходимым, включая переносной лоток с папиросами, что были отняты у торговца вместе с картузом.

Так победно завершилась первая часть войны, а далее наших друзей ждали тяжёлые военные будни.

* * *

— Что это такое? — орал околоточный Стакани, размахивая руками перед носами двух своих подчинённых листом бумаги. — Что это такое, я вас спрашиваю?

— Не можем знать, — отвечал один из опрашиваемых.

— Ах, — не можете знать, — почему-то обрадовался околоточный, — ну, да ничего, вы у меня узнаете. А, ну, отвечать быстро, что было на рынке вчера?

— Ничего-с. Только шпана била цыганок.

— Шпана била цыганок? — переспросил офицер.

— Так точно. Да и то чтобы уж совсем била, камнями чуток покидались, да и из рогаток пострелялись. Шутковали ребята, да и среди цыганок пострадавших нету.

— Это что же такое получается? — понизив голос до шёпота, произнёс околоточный. — Это же получается несанкционированный погром национальных меньшинств.

— Никак нет, — испугался полицейский, тоже переходя на шёпот. — Не погром, так — ерунда-с, только одной цыганке по лбу и дали. Своими ногами ушла.

— Ерунда-с⁈ — заорал околоточный. — Несанкционированный погром национальных меньшинств — это, по-вашему, ерунда-с? А ты, милейший, знаешь, как прокуратура интерпретирует несанкционированный погром нацменов?

— Никак нет-с.

— Так знай, законники рассматривают это не иначе как волнения, а то и бунт. Надеюсь, вам известно, что такое волнения?

— Так точно-с, — хором отвечали полицейские, бледнея.

— А вот это что? — продолжал бесноваться околоточный, тряся бумажкой.

— Бумаги-с, — робко предположил один из подчинённых.

— А что это за бумаги, вам известно?

— Никак нет-с.

— А тогда я объясню. Это жалобы. Это двенадцать жалоб от ограбленных и избитых людей. Вот читаем, — околоточный уселся за стол и стал читать. — Я… ля-ля-ля… такая-то, такая-то, а вот нашёл «причём один из них повалил меня на землю и задрал мне юбку…» Хе-хе-хе, — тут околоточный засмеялся, — «…порвали мне подол и сказали, что у меня жирный зад. Хотя он у меня не жирный, а, напротив, худее прочих, какие есть. А сопляк этот ещё толстых задов не видел…» Ладно, это ерунда, — околоточный отбросил бумагу и начал читать следующую, — вот «…и отняли у меня сто дюжин первосортных яиц, и стали швырять ими в людей, причём несколько штук об меня и разбили…».

— Разрешите заметить, брешет, сволочь. Нипочём там сто дюжин не было. Дюжин десять, не более, — компетентно заметил один из полицейских.

— Врёт? Ладно, разберёмся, — околоточный отбросил и эту жалобу, — а вот жалуется часовщик: «…и этим умерщвлённым гусем, привязанным к палке, стали наносить мне сокрушительные удары в район моей черепной коробки. Один из ударов пришёлся мне в темя, а два — по затылочной части головы. А ещё один по шее в районе шестого позвонка, что привело меня к обострению мигрени и полному расстройству стула прямо на месте…» Я хочу вас спросить, остолопы, — прервал чтение Стакани, — вот вам понравится, если вас будут дубасить по вашим ослиным головам всякими дохлыми гусями?

— Никак нет-с, не понравится, — ответил один из полицейских.

— А тебе? — спросил офицер у напарника.

— Позволю заметить, дохлым гусём по башке никому не понравится.

— А почему же вы думаете, негодяи, что часовщику получать по башке пернатой птицей нравится? Вы думаете, раз часовщик, значит, делай с ним что хочешь? Хочешь гусём по башке, хочешь индюком по морде, так, что ли?

На этот логичный вопрос у полицейских ответа не было, и они сочли за благо промолчать.

— Читаем дальше, — продолжал околоточный, — так… так, вот «после чего хулиганы стали пинать мой головной убор, как будто это дрянь какая-то и денег совсем не стоит. В этом я вижу ущемление своих гражданских прав, потому нет такого закона: пинать национальные головные уборы. К тому же наш милостивый король своим законом даровал нам право исповедовать религию и носить любые головные уборы. А ещё эти хулиганы спёрли, сволочи, мои золотые часы вместе с золотой цепочкой общей стоимостью семь цехинов».

— Брешет-с, разрешите заметить, брешет, как собака. Какие такие, к чёрту, золотые часы, когда никаких часов при нём не было, — заявил полицейский. — Ни золотых, ни с кукушкой, ни песочных, даром, что часовщик.

— А цепочка? — спросил околоточный.