Буратино. Правда и вымысел. Как закалялся дуб

Вопрос был, конечно, вежливый, но взгляд продавца, без сомнения, можно было перевести так: «Вам надавать пинков или сами уберётесь отсюда?»

— Это и есть синьор Граммофон? — спросил Рокко у Буратино тихо и добавил: — Я так его и представлял.

— Молчи ты ради Бога, не позорься, — так же тихо ответил Буратино, а потом уже громко приказчику: — Мы зашли кое-что себе присмотреть.

— А что угодно присмотреть синьорам? — лениво спрашивал продавец. Читай: «Да, без пинков эти оболтусы отсюда не уберутся».

— Одёжу угодно присмотреть синьорам, — ответил Чеснок, удивляясь непонятливости приказчика, — и обувку, не за колбасой же мы сюда пришли.

— Колбасой мы не торгуем, — игнорируя сарказм Чеснока, хладнокровно заявил синьор в пенсне. — У нас только эксклюзивные модели для стильных господ.

— Буратино, он меня злит, — предупредил Чеснок.

— Рокко, я тебя умоляю, веди себя прилично, — зашипел сквозь зубы на приятеля Пиноккио. — Запомни, мы больше не босяки. Понял?

— Понял, — буркнул Рокко и пошёл вдоль стендов с обувью, внимательно изучая образцы. Изучив несколько, он остановился и спросил у продавца: — А сапоги хромовые у вас есть?

— Не имеем, — отвечал продавец.

— А яловые?

— Не бывает.

— Вы что, кирзой торгуете? — насмешливо спросил Чеснок. — Яловых у вас нету, хромовых нету.

— Таких фасонов не держим, — хладнокровно произнёс приказчик.

— Не держим, — передразнил его Чеснок, — зима на носу, а они таких фасонов не держат. Сюртуки-то у вас хоть есть или малахаи хотя бы?

— Сюртуки вышли из моды пятнадцать лет назад, — продолжал говорить продавец с необыкновенным спокойствием. — А насчёт малахаев, как вы изволите выразиться, я слышу первый раз.

— Ну а картузы? И картузов, что ли, нету?

— Могу рекомендовать вам английское кепи. Последняя модель, очень популярна в столице.

— Сам ты английское кепи, — разочарованно произнёс Чеснок, понимая, что в этом он не найдёт ничего, что соответствовало бы его представлению о современной моде. — Граммофон ты, одно слово — Граммофон. А ещё разливается тут: «У нас модели для стильных господ». А у вас ни хрена нету, так — фуфло одно.

— Нам очень жаль, — с едва заметной усмешкой отвечал синьор в пенсне, что вам ничего не пришлось по вкусу. У нас через месяц будет новый завоз, самые последние новинки из Парижа. Мы будем рады вас видеть.

— Из Парижу у них новинки, видите ли, — пробурчал Рокко и пошёл к Пиноккио смотреть, что выбрал тот.

А Буратино любовался великолепными штиблетами. Он вертел их в руках, пробовал кожу, изучал колодку и даже постучал костяшками пальцев в подошву. И только после этого произнёс, обращаясь к продавцу:

— Любезный, уделите мне секунду.

Продавец, не теряя спокойствия и самообладания, подошёл к Буратино. Его лицо выражало скуку, если не сказать тоску, и выразительно вопрошало: «Ну, что тебе ещё, оборванец? Зачем ты держишь эту обувь в руках?» И он спросил, глядя на Пиноккио поверх пенсне:

— Чего изволите, синьор?

— Сколько стоят эти туфли? — поинтересовался Пиноккио.

— Шестьдесят один сольдо, — отвечал приказчик, надеясь, что после обнародования цены эти босяки, наконец, покинут магазин.

— Сколько-сколько? — переспросил Чеснок.

— Шестьдесят один сольдо, — отвечал приказчик, видя удивление мальчишек.

— Буратино, я что-то не понял, сколько он сказал? — не поверил в такую сумму Рокко.

— Ты что, глухой? — отвечал ему Буратино, разочарованно ставя туфли на полку. — Они стоят шестьдесят один сольдо.

— А они что, из золота? — абсолютно серьёзно поинтересовался Чеснок и поглядел на синьора в пенсне.

— Зачем же из золота, — отвечал тот, уже не пытаясь скрыть улыбки, — они из чистой португальской кожи, а сшиты в Лондоне.

— А может, у них нитки из золота? — отказывался верить в обыкновенность этой обуви Рокко.

— Нитки, как вы изволили выразиться, то есть дратва, обыкновенная, но очень высокого качества.

— Ага, — сказал Рокко, — понятно, — и, уже обращаясь к Пиноккио, спросил: — Послушай, Буратино, может мне его убить? — при этом он кивнул головой в сторону приказчика и не недвусмысленно задрал куртку, из-под которой убедительно торчал обрез.

— Да не надо, — ответил Буратино, озабоченно морща лоб. — Он же не виноват в том, что ботинки столько стоят.

— А, по-моему, виноват, больно морда у него хитрая, — настаивал Рокко.

Приказчик, слушая эти разговоры, сдвинул брови, но не от суровости он это сделал, а от душевного беспокойства. В данную минуту его беспокоил один вопрос: будут ли грабить только кассу или ограбят ещё и его? А ещё он волновался: не пальнёт ли в него чернявый сопляк-оборванец из этой штуки, что торчит у него из-за пояса. А чернявый, здраво предполагал приказчик, отморозок ещё тот, он ведь пальнёт, у него не застоится. И свидетелей, как назло, никого.

А Рокко, увидев сдвинутые брови приказчика, продолжал:

— Не-а, — он покачал головой, — обязательно надо убивать. Вишь, как насупился, злобный он какой-то.

— Да нет, он не злобный, — отвечал Буратино, изучая другую модель обуви, — он просто задумчивый.