Было какое-то спокойствие в капитане –
Похоже, он влюбился, причем безнадежно. Тяготы профессии и слишком частая дегустация местного эля превратили хозяина – по его же собственной честной и беспристрастной оценке – в развалину и погрузили в безразличие, которое он в лучшие дни называл
Жизнь стала совсем тоскливой – и вдруг является блистательная, знойная пиратка-капитан! Как ни погляди, а приятнее общаться с ней, чем с чужеземцами, шастающими во дворец Бруллига Шайха и обратно, словно это их отчий дом, а потом торчащими здесь, сгорбившись над игровым столом – самым большим столом, между прочим, в этой проклятой таверне, и всего с одним кувшином эля на целую ночь, сколько бы их ни сидело за этой странной, чужеземной и нескончаемой игрой.
О, он был вправе потребовать долю, и они платили без возражений – хотя он так и не понял правил игры. И как же летали туда-сюда диковинные квадратные монеты! Но барыш заведения того не стоил. Обычная игра «черпачок» за ночь принесла бы таверне вдвое больше. И эль рекой бы лился – игроку в «черпачок» не нужна ясная голова, слава Страннику. Так что эти чужеземцы были хуже мха, арендующего валун, как говаривала его дражайшая супруга, стоило ему присесть отдохнуть.
– Ладно, Баллант, – прорычал Скорген Кабан с густым пивным выдохом, нагнувшись над столом. – Ты садишься к нам за стол каждую гребаную ночь. И просто сидишь. Ничего не говоришь. Ты самый неразговорчивый содержатель таверны.
– Оставь человека в покое, – сказала капитан. – У него траур. Горю слова не нужны. Слова вообще последнее, что нужно в горе, так что утри сопливый нос, Красавчик, и заткни зубастую дыру под ним.
Старший помощник стушевался:
– Мне-то про горе откуда знать, капитан. – Обшлагом он вытер мокрые дырки на месте носа и повернулся к Балланту. – Сиди, хозяин, и продолжай молчать себе, сколько влезет.
Баллант с трудом отвел восхищенный взгляд от капитана, чтобы кивнуть и улыбнуться Скоргену Кабану, и тут же вновь уставился на Шурк Элаль. Алмаз у нее во лбу сверкал в свете тусклой лампы, как крохотное солнышко, драгоценный камень в сердитой морщинке – о, он ее на забудет! – но она хмурилась, а это нехорошо. Нехорошо для женщины.
– Красавчик, – начала она негромко, – помнишь пару этих, из Багровой гвардии? Один был смуглый такой – чуть посветлее, чем эдур. А другой – с бледно-голубой кожей; вроде какой-то полукровка с островов.
– И что с ними, капитан?
– Ну… – Она кивнула в сторону чужеземцев вокруг игрового стола у стены. – Вон те. Чем-то напомнили мне двух из отряда Стальных Прутьев. Не просто кожа, а жесты, то, как они двигаются, и я даже слышала некоторые слова на их языке. Странные совпадения. – Она перевела взгляд темных, но сияющих глаз на Балланта. – Хозяин, что ты знаешь о них?
– Капитан, – запротестовал Скорген, – у него же траур…
– Тихо. Мы с Баллантом ведем непринужденную беседу.
Да уж, совершенно непринужденную, пусть даже алмаз слепит глаза, а от пряного аромата ее дыхания голова плывет, как от лучшего ликера. Моргая, Баллант облизнул губы – соленые от пота.
– У них постоянные встречи с Бруллигом Шайхом. Потом они возвращаются сюда и бездельничают.
Она зарычала – даже это получалось у нее очень мило.
Скорген фыркнул – смачно, потом здоровой рукой аккуратно вытер стол.
– Невероятно, капитан! Бруллиг – ваш старинный друг, а вы его даже увидеть не можете, притом что горстка дешевых чужеземцев бурчит ему в уши целый день – и каждый день! – Он приподнялся. – Ну-ка я с ними потолкую…