Она начинала страшиться конца путешествия.
Укутанный в шкуры, взятые у анди, Удинаас шагал рядом с ней.
– Аквитор, я вот тут подумал…
– Стоило ли? – перебила она.
– Вряд ли, конечно, но я ничего не могу с собой поделать. Да и вы, я просто уверен.
Поморщившись, она сказала:
– У меня не осталось цели. Теперь нас ведет Чик. Я… я даже не понимаю, почему все еще иду с вашей мерзкой компанией.
– Подумываете бросить нас, да?
Она пожала плечами.
– Не делай этого, – сказал за ее спиной Фир Сэнгар.
Она с удивлением повернула голову:
– Почему?
Но воин как будто сам сожалел о сказанном. Он не ответил.
Удинаас рассмеялся:
– Его брат вручил вам меч, аквитор. Фир понимает: это был не просто полезный подарок. Да и вы не просто приняли его. Могу поспорить…
– Ты ничего не знаешь, – перебила Сэрен, чувствуя неловкость. – Трулл объяснил; он уверил меня, что это всего лишь…
– Вы ждете, что все будут говорить открыто? – спросил бывший раб. – Что напрямик будет говорить каждый? В каком мире вы живете, аквитор? – Он рассмеялся. – Явно не в моем. Разве на каждое произнесенное слово не приходится тысяча несказанных? Разве мы то и дело не говорим одно, подразумевая другое? Женщина, посмотрите на нас – посмотрите на себя. Наши души словно заключены в зачарованную крепость. Конечно, мы сами строим ее – каждый из нас, своими руками, но мы уже заблудились в коридорах. Попадаем в комнату, пышущую жаром, и отшатываемся, чтобы наши собственные чувства не поджарили нас живьем. В других местах ледяной холод, как в горах вокруг нас. Где-то еще вечная тьма: лампы не горят, свеча гаснет без воздуха, и мы идем ощупью, натыкаясь на невидимую мебель и стены. Мы выглядываем через высокие окна, но не верим тому, что видим. Мы заковываемся в латы от нереальных фантомов, но тени и шепот пускают нам кровь.
– Все же хорошо, что на каждое из этих слов еще тысяча не произнесена, – проворчал Фир Сэнгар, – а то мы встретили бы закат бытия, прежде чем ты договорил бы.
Удинаас ответил, не оборачиваясь:
– Я приоткрыл завесу над тем, Фир, по какой причине вы попросили аквитора остаться. Будете спорить? Вы считаете ее обрученной с вашим братом. А то, что он мертв, ничего не значит, ведь вы в отличие от
Удинаас удивленно хрюкнул, когда Фир Сэнгар крепко ухватил бывшего раба за меховую накидку. Порыв гнева швырнул Удинааса на грязную каменистую осыпь.
Тисте эдур шагнул к извивающемуся летерийцу, однако Сэрен Педак встала на его пути.
– Хватит. Пожалуйста, Фир. Да, я знаю, он заслужил. Но… хватит.
Удинаас сумел сесть, Кубышка рядом, на корточках, пыталась стереть полосы грязи с его лица. Он кашлянул.
– В последний раз я делаю вам комплимент, Фир.
Сэрен повернулась к бывшему рабу:
– Довольно злобный комплимент, Удинаас. И повторю тебе твой же совет – не говори такого никогда. Если жизнь дорога…
Сплюнув пыль и кровь, Удинаас сказал:
– Да уж, мы действительно попали в темную комнату. И вам, Сэрен Педак, тут не рады. – Он поднялся на ноги. – Я предупредил.
Удинаас поднял взгляд, опираясь на плечо Кубышки. Его неожиданно яркие глаза внимательно изучили Сэрен и Фира, потом он взглянул вперед по тропинке, где Силкас Руин и Чик стояли бок о бок, разглядывая склоны.
– Вот самый животрепещущий вопрос – между прочим, немногие даже осмеливаются его задать. Кого из нас, друзья, не одолевает желание смерти? Может, стоит обсудить взаимное самоубийство…
Все молчали с полудюжину ударов сердца, а потом заговорила Кубышка:
– Я не хочу умирать!
Горькая улыбка бывшего раба увяла, внезапно сменившись выражением откровенного горя. Удинаас отвернулся.
– Трулл не желал разглядеть собственной правды, – негромко сказал Фир. – Я был там, аквитор. И знаю, что видел.
Она не осмеливалась поднять глаза.
– Трулл мертв, – сказала она, оглушенная собственной грубостью – и Фир явственно вздрогнул. – Он мертв.