Такого ответа на свои молитвы Брутен Трана и представить не мог. Да еще ответа через нелепое существо – через Ханнана Мосага, колдуна-короля. Того самого, который повел эдур по пути разрушения. Амбиции, жадность и предательство – все это Брутен Трана терпел, чтобы стоять спокойно перед Ханнаном Мосагом, а не выдавить жизнь из колдуна-короля.
И все же из перекошенных губ вышла… надежда. Просто невероятно. Жутко. Перед Брутеном Траной вставали видения героического спасения.
Вот как должно быть.
Он не слишком переживал за летерийцев. Канцлер протянет недолго. Дворец будет очищен. Патриотистов сокрушат, агентов убьют, а несчастных узников, виновных, как он понимал, только в несогласии с действиями Патриотистов, – этих узников, сплошь летерийцев, можно освободить. Нет никакого бунта. Никакой измены. Карос Инвиктад использовал обвинения, как будто они подтверждают вину без доказательств, как будто они оправдывают любое обращение с обвиняемыми. По иронии он таким образом отверг человечность, став самым главным предателем.
Но даже это не так уж важно. Брутену Тране не нравился этот человек – достаточная причина, чтобы убить ублюдка. Карос Инвиктад упивался жестокостью – это делало его жалким и опасным. Если позволить ему продолжать, тогда и в самом деле есть риск, что летерийцы поднимутся в настоящем бунте и канавы во всех городах империи покраснеют от крови.
Это больше всего приводило Брутена Трану в смятение. Ханнан Мосаг настаивает, чтобы он отправлялся немедленно – куда-то, где умирает солнце.
От внезапно пришедшей мысли он замедлил шаги, спускаясь в подземные коридоры и палаты Старого дворца.
Нет, не вернулся. Тогда… кто?
Через мгновение Брутен Трана нахмурился, потом еле слышно выругался и двинулся дальше.
Брутен Трана достиг наклонного туннеля, который должен привести его к жилищу рабыни, которое она считает тайным. Ох уж эти жалкие летери…
Кроме одного, поправился он. Удинаас. Впрочем, к’риснан знают, где он – по крайней мере, Брутен Трана надеялся на это. Знают, хотя ничего не предпринимают.
Неудивительно, что Рулад им не доверяет.
Приближаясь, он чувствовал вонь горькой магии и слышал бормотание ведьмы в палате. Что-то явно изменилось. В той, кого зовут Пернатой ведьмой. В ее силе.
Что ж, он не даст ей времени на подготовку.
Пернатая ведьма в страхе и тревоге подняла взгляд, когда большими шагами вошел тисте эдур. Вскрикнув, она попятилась, уткнулась в стену и осела вниз, закрывшись руками.
На лице воина она прочла неистовую решимость.
Он ухватил ее за волосы и рывком поставил на ноги, а потом поднял в воздух, отчего она взвизгнула.
Другой рукой он ухватил маленький кожаный мешочек между ее грудей. Брутен Трана дернул мешочек к себе, ремешок, словно проволока, резанул ведьму сзади по шее и за ухом. Она почувствовала кровь. Показалось, что ухо почти оторвано и едва держится…
Он отпихнул ее прочь. Голова Пернатой ведьмы ударилась о камень стены. Она рухнула на пол, рваные рыдания хлынули из груди.
За ревом крови в черепе она слышала удаляющиеся шаги.
Он забрал отсеченный палец.
Он хочет отыскать душу Бриса Беддикта.
Тегол, покрытый потом, ввалился в единственную комнату и рухнул у очага, стараясь успокоить дыхание.
Бугг, который сидел спиной к стене, потягивая чай, медленно поднял брови.