Буря Жнеца. Том 2

Мало кто из смертных жрецов осознавал необходимость искупления, пусть даже они часто о нем разглагольствовали в своих проповедях о том, что все вокруг виновны – единственным результатом этого неявного вымогательства было лишь прибавление золота в храмовых сундуках.

Однако если кто-то действительно желал искупления, даже боги не могли ему отказать. С тем, кого звали Клювом, именно так и вышло.

А теперь – и с тем, кого звали Током Младшим.

– Проснись, – позвал Худ. – Вставай.

Ток Младший глубоко вздохнул – и подчинился.

Встал, пошатнулся, сощурился на врата, ожидающие обоих.

– Тьфу ты, – пробормотал Ток Младший, – тоже мне ворота.

– Мертвые, Ток Младший, видят лишь то, что способны увидеть. Совсем недавно эти врата сверкали чистотой и белизной.

– Что ж это была за бедная, бестолковая душа? У меня прямо-таки сердце по ней болит.

– Разумеется, болит. Пойдем. Не отставай.

Они направились к вратам.

– Ты так каждую душу встречаешь?

– Отнюдь не каждую.

– Ого. – Тут Ток остановился, вернее, хотел, однако ноги несли его вперед. – Обожди. Моя душа завещана Волкам.

– Слишком поздно. Твоя душа, Ток Младший, завещана мне. И уже давно.

– Серьезно? И какой же болван это сделал?

– Твой отец, – ответствовал Худ. – Который, в отличие от Дассема Ультора, остался мне верен.

– За что ты вознаградил его смертью? Ах ты, дерьмовый ублюдок…

– Тебе его еще дожидаться, Ток Младший.

– Он до сих пор жив?

– Смерть никогда не обманывает.

Ток Младший снова попробовал замедлить шаг.

– Худ, можно вопрос – пожалуйста.

Бог остановился и уставился на смертного сверху вниз.

– Худ, почему у меня по-прежнему один глаз?

Бог Смерти, Жнец Душ ничего не ответил. Его этот вопрос и самого беспокоил.

Проклятые Волки.

Глава двадцать третья

Я видел печаль в лицо.Она смотрела в сторону,Поверх всех мостов,Которые я миновал.А их пролеты, столбы, арки

Хранят наши жизни, когда мы вспоминаем,Что мы тогда думали,Что мы тогда думали, что думаем.Я видел лицо печали,Но она всегда смотрит в сторону.От ее слов я ослеп,От ее взора оглох,Я не понимаю, что она говорит,Не знаю, слушаться ли ееИли удариться в слезы.Я видел ее лицо.

Она не говорит,Не плачет,Она меня не знает.Я лишь камень в кладкеМоста, по которому она идет.«Песнь о мостожогах»Ток Младший

Давным-давно Онрак Разбитый совершил преступление. Чтобы признаться женщине в любви, он запечатлел ее образ на стене пещеры. В руках его, в его глазах было столько мастерства, что две души оказались навеки прикованы к камню. Его собственная… но это было его право, его выбор. Но та, другая, – о, как это было эгоистично, как жестоко с его стороны…

Сейчас он стоял перед другой каменной стеной, в иной пещере, и смотрел на рисунки, на изображения зверей, подчеркивающие каждый мускул, передающие каждое движение с истинностью и точностью, присущими настоящему гению. И посреди всех этих великолепных созданий, населяющих окружающий мир, неуклюжие фигурки из черточек, выделывающие коленца в жалком подобии танца – имассы. Лишенные жизни, как и предписывает закон. А он, Онрак Разбитый, похитивший некогда жизнь женщины, стоял и смотрел на них.

Тогда, давным-давно, во мраке заключения его посетила неизвестная, у которой были нежные руки и податливое тело. Ему так хотелось верить, что это была она, та, чью душу он похитил. Однако наверняка он знать уже не мог: все это было слишком давно, и воспоминания сделались уже не столько тем, что произошло, сколько тем, во что хотело верить сердце.

Но даже если это и была она, что ж, быть может, у нее попросту не было выбора. Жертва его преступления, неспособная противостоять его желанию. Разбив самого себя, он и ее уничтожил.

Он протянул руку и легонько прикоснулся к одному из рисунков. Ранаг, за которым гонится ай. В колеблющемся свете факела казалось, что оба животных движутся, что их мускулы сокращаются. Празднуя мир, где нет места сожалениям, имассы собираются в этой пещере плечом к плечу, голоса их вторят тяжкому ритму дыхания зверей, их пыхтению, в то время как другие имассы, в специально подобранных для этой цели гротах, бьют ладонями в барабаны из выдолбленного дерева и кожи, пока всю пещеру не заполнит громом топот копыт.