– Удивительные вещи творятся на белом свете, – покачал замковый самурай головой. – Ну а что касается вестей из Симабары…
– Да, я уже в курсе, – хмыкнул Като. – Ты бы научил молодёжь держать язык за зубами, когда ходят по коридорам.
– Хей-хо! – зловеще захохотал буси. – Чувствую, кому-то несладко сегодня придётся. Что поделать, сопливые ещё…
– Сопливые или нет, а о долге забывать не следует, – пафосно заявил Като, хотя сам тоже улыбался. – Скажи-ка мне лучше, дружище, как так вышло, что из Эдо пришёл приказ для голландского корабля, но не для нашего господина?
– А, ты про «Дэрюпу»*? Тут всё просто – то был приказ для всех кораблей намбандзинов во всех гаванях. Его доставили морем. Англичане свалили, отказавшись участвовать в наших делах, а вот голландцы – нет. Прошёл слух, – понизил он голос, – что приказ из Эдо, настоящий, для наших войск, уже в пути. Ждём со дня на день.
– Поэтому такая суматоха? – с пониманием покачал головой Масасигэ.
Двор замка и впрямь напоминал муравейник: всюду сновали слуги, неподалёку когасира* проводил смотр у отряда из нескольких десятков буси, одетых в разномастные доспехи, однако отлично вооружённых. В другом углу облачались в броню лучники-пехотинцы. Двое асигару тащили куда-то связку длинных копий, наконечники которых были прикрыты соломенной корзиной. В воздухе стоял гул множества голосов, перекрываемый иногда рёвом какого-то недовольного ветерана. И над всем этим трепетали нобори – знамёна клана. Причём господин Курода распорядился вывесить не только стяг с гербом рода, но и боевые хоругви с простым белым кругом на чёрном полотнище. Чтобы ни у кого не оставалось сомнений – княжество вступило в войну.
– И не говори, – подтвердил командир замковой охраны. – Только сегодня приняли на службу около полусотни ронинов. Прибыли утром вместе с какими-то купцами.
– Господин Курода нанимает ронинов? – подивился Като, для которого это было новостью.
– И много, – заговорщическим тоном сообщил его собеседник. – Наших самураев отправляют на укрепление приграничных гарнизонов, а наёмников – на войну.
Масасигэ вновь понимающе кивнул.
– Сам не хочешь? – спросил он, имея в виду желание отправиться вместе с войском.
– Кто ж не хочет поучаствовать в настоящей драчке?! – хвастливо воскликнул его товарищ. – Да только наше дело служилое – куда пошлют, туда и пойдём. Слушай, что мы тут болтаем, словно два конюха? Давай посидим, выпьем сакэ, как подобает благородным мужам!
– С удовольствием, Митсеру, но, в другой раз. Мне ещё ехать в тюрьму.
– За какими демонами тебе в тюрьму? – удивился Митсеру.
– Забираю христианина-варвара, пока вы его не распяли. Может, подскажет что про корабль этот, – по секрету сообщил Като. – Хотелось бы сегодня же попасть в Фукуму.
– О-о! – поскрёб подбородок его друг. – Тогда вот тебе совет. Лучше, как заберёшь своего кириситану, езжай не через город, а в объезд. Народ тут разный собрался, вон, двоим вчера за пьяную драку приказали совершить сэппуку. Сам понимаешь, все устали от ожидания, кровь вместе с сакэ играет, мечи елозят в ножнах. Кто-нибудь обязательно захочет обезглавить твоего знатока иностранных кораблей. Тебе это надо?
Фукуока действительно бурлила несмотря на то что обычные горожане отсиживались по домам. Это в Эдо официальным эдиктом разрешалось не отвешивать поклон не только самураям, но даже даймё из других княжеств*. Здесь же, в провинции, правила блюлись рьяно – чуть зазевался и жди неприятностей. Конечно, времена, когда простолюдинам рубили головы за такое проявление неуважения, давно миновали, но любой самурай всё равно мог обвинить горожанина в нарушении этикета, и тогда наказания не избежать. Поэтому жители и отсиживались по домам, выходя лишь в случае крайней необходимости. Это только кажется, что семь сотен самураев – не так уж и много для города. Среди мобилизованных было немало зажиточных буси, скопивших состояние на высоком посту у князя, а также несколько мелких даймё, являвшихся вассалами дома Курода. Все они прибыли на войну со слугами, оруженосцами, сыновьями или племянниками, для которых это была редкая возможность побывать в реальном сражении. Семь сотен легко превратились в добрые полторы тысячи. Все гостиницы и харчевни были переполнены, и многим оставалось только болтаться по улицам, глазеть на товары, нахваливаемые торговцами, да отпускать сальные шуточки девицам, чьи миловидные личики нет-нет да и мелькали из-за занавесок.