Дня через два после этой встречи Юрий из рейса вернулся. Света ему все новости поселковые рассказала, в том числе и о том, что Аня у них была и что учится она на археолога и что летом куда-то в Кара-Кумы в свою первую экспедицию собирается, и что Юрию просила привет передать – всенепременно.
Как-то напряженно, помню, сестренница все это об Анне говорила. А Юрий улыбнулся так по-доброму и говорит:
– Ну, меня же она в Кара-Кумы с собой не забирает. Да и моря там для нашего корабля нету. Ты лучше, жена, сготовь чего-нибудь по-быстрому. Я с утра ничего не ел.
И, прижав ее к себе, он ласково так по голове ее погладил, словно ребятенка несмышленого.
А еще дня через два обнаружилось, что одна из фотографий свадебных, где только Юрий и Светлана были, пропала. Как сквозь землю провалилась. Молодожены сначала на меня грешили. Потому что уж больно я часто эти фотографии разглядывала. Там Светлана с Юрием такие красивые, счастливые. В белом и черном. Пышном и строгом. Прямо картинка, да и только!
Потом они решили, что Анна на память забрала. Посмеялись еще между собой и они и подруженьки Светланы, местные – хорошо, мол, что Анька только фото увела, а не сам оригинал… На том все и успокоились.
А тут, через недельку еще, наверное, фотография вдруг обнаружилась. Причем в альбоме, где и все другие снимки хранились. Лежит себе на своем обычном месте, но… с изъяном. У Светланы с левой стороны груди аккуратненько так, сердечко вырезано. И дырочка этой формы на том месте зияет.
– Ну, чего ты ухмыляешься? – вновь переключилась Надежда на Кирилла. – Я же тебе ту фотокарточку показывала. Да ну его! – отмахнулась она. – Дальше-то вот что было.
Перепугалась Светлана. Понять ничего не может. И посоветоваться не с кем – Юрий в рейсе опять… Ну, кумушки-соседушки и посоветовали к бабке Варваре, ворожее местной, сходить. Та чирии, ячмени умела заговаривать. От надсады лечила. Голову править могла. Желающим девкам на бобах и картах гадала. Судьбу предсказывала. Говорят, и присушку-приворожку для любови счастливой могла сотворить, да и аборты тайные вроде тоже практиковала. Хотя грех на душу брать не буду – точно того не знаю.
Ну, ринулась Света к ней почти уже в сумерках. А та далеконько, в пади Щелка, жила.
В сенцах и на чердаке у нее вечно всякие травки да корешки сушились. От этого и запах в избе необычный такой, хороший, стоял.
Чуть не бегом к ней почти, в одном халатике, бежит. На ходу плащ, впопыхах на халат накинутый, запахивает. Под вечер-то на Байкале, в начале лета, прохладно еще. И только в Щелку ступила – навстречу ей свинья здоровенная. Под ноги прямо кидается, чуть ли не за ногу норовит ухватить, колодиной на пути ложится.
А тут, на счастье, как из-под земли, баба Варя появилась с корзиночкой своей неизменной, какими-то корешками наполненной.
– Ты, однако, девонька, ко мне спешишь? – спрашивает.
– Да, – задыхаясь от скорого шага и вдруг поднявшегося упругого встречного ветра, отвечает Светлана. – Да только вот чья-то свинья мне никак дороги не дает.
– А нет здесь никакой свиньи. Привиделось тебе. Или чурку за нее приняла? – улыбнулась баба Варя.
Смотрит Света – точно, чурка здоровенная поперек дороги лежит. И больше ни души на всей пустынной узкой улочке.
Пока шли в конец пади, к домику старушки, и ветер постепенно стих, усмирился будто.
В чистенькой горенке затеплила баба Варя огонь в керосиновой лампе и что-то плеснула на теплую еще печку. Отчего зашипело сначала злобно, а потом приятный аромат по дому растекся. С предпечка баба Варя взяла кружку с теплым еще настоем какой-то травки и подала Светлане.
– Выпей, не бойся. Согреешься и успокоишься. А то вся дрожишь, как в ознобе.
– Баба Варя, а вы чего себе электричество-то не протянете? С керосинкой так и живете, – отпив несколько глотков отвара и почти сразу успокоившись, спросила Света.
– А с живым огоньком оно теплее как-то и радостнее, – отвечала та. – Ну, рассказывай, что приключилось, что тебя ко мне привело в таку пору.
Светлана все ей подробно пересказала.
– Плохо дело, девонька. То-то я недавно возвращаясь из лесу, видела на кладбище, да не у могилки мужа, мать подружки твоей, Ани Пасевич, Ксению. А внучка ее от старшего сына, которая с ней живет по убожеству своему, рассказала мне потом, что они с бабой какую-то малюсенькую бумажку, с ноготок мизинчика, в землю на могилке чьей-то зарывали. Наговор на тебя сделан смертный. Помереть можешь в ночь Ивана Купала, а до того высохнешь вся.
– Что же мне делать? – не своим голосом спросила Светлана.
– Я от тебя смертушку отведу, помогу тебе… Только, что бы я ни делала, ты слушай да молчи. Не перечь мне, не мешай даже мысленно.
– Можно подумать, ты с ними там сама была, – ухмыльнулся Кирилл.