Бусы из плодов шиповника

И создать свой миф им удалось, по-моему, во-первых, потому, что у обоих при написании присутствовал дух творца, а во-вторых, – «образец» об охоте на оо-очень большую белую «рыбу» (белый цвет, как мне кажется, в данном случае, олицетворяет спектр, включающий в себя все семь цветов радуги, то есть весь божий мир) – «Моби Дика» Мелвила, написанный еще во времена Гоголя, но не понятый и не оцененный современниками, скорее всего, из чувства протеста, из-за того, что капитан Ахав фактически хотел поправить Творца, стараясь умертвить во что бы то ни стало Белого кита, и вторгаясь тем самым в нечеловеческую, запредельную сферу деятельности.

В своей чрезмерной гордыне он устремляется прямехонько, то есть кратчайшим путем, к гибели, увлекая за собой и других.

Но у капитана Ахава есть не только гордость, но еще и воля.

Воля и гордость есть и у старика Сантьяго из «Старика и моря». И одна воля – человеческая как более мощная в данный момент переламывает другую волю – волю зверя, или рыбы. Причем не просто переламывает, но и лишает жизни соперника, разрушив тем самым таинственный и древний тотем. Ибо кровь – тайна жизни. И как всякая тайна она должна быть сокрыта от глаз. Должна быть внутри «священного сосуда». И выпуск крови из тела – это осквернение святыни, святотатство. Каинова печать на челе твоем.

Недаром же старик Сантьяго говорит: «Но я все-таки убил эту рыбу, которая мне дороже брата». (Может быть, и Каину был тоже дорог его брат Авель?)

Но охота – это не только убийство «соперника». Это еще и возвращение человека в животный мир (где так необходимы и зоркие глаза, и чуткие уши, и сильные руки и ноги, и быстрая мысль и мгновенная реакция) из того частичного бытия, в котором живет человек современный.

К сожалению, в «Старике и море» Хемингуэй не только позволил своему герою нарушить тотем, но и сам почти разрушил Тайну, описав процесс ловли рыбы слишком подробно, хотя наверняка и знал:

Первое. «Все вещи можно убить, выговорив их до конца». Наверное, потому так великолепны его рассказы с недосказанностью, или «с подтекстом», как называют это критики: «Белые слоны», «Кошка под дождем»…

И второе – «Победитель не получает ничего».

Ведь и старик Сантьяго из повести Хемингуэя и мальчик Айк из Фолкнеровского «Медведя» и есть те самые победители, которые от своей победы не получают ничего…

Правда, они получают взамен нечто иное, нематериальное…

Айк, как бы прошедший обряд инициации – посвящения в мужчины, путем приобщения к таинству Смерти, получает новые для него – и абсолютно несочетающиеся, казалось бы, качества: смирение и гордость. Хотя его по-прежнему все еще продолжает волновать вопрос: «Все ли кончается со смертью или что-то есть за ней?»

Сантьяго, похоже, уже знает ответы на эти вопросы. И самое существенное, что он знает ответ на главный для него вопрос: о месте человека в этом мире.

«Человек не для того создан, чтобы терпеть поражения. Человека можно уничтожить, но его нельзя победить».

Здесь уже нет места смирению. А по-прежнему есть только гордость и воля, поскольку Сантьяго – это сам Хемингуэй. Недаром же в заключительной части повести старику снятся львы, которых он ни разу в жизни не видел и которые никогда не водились в тех местах, где он живет.

Об этом и многом другом я успел подумать за те две минуты или два века, или два часа (ибо не спросишь ведь у Вечности: «Который теперь час?»), пока поднимался по деревянной крепкой, в два проема, лестнице на второй этаж, в нашу спальню.

Книжка была с очень хорошими иллюстрациями, но сработанная на какой-то серенькой газетной бумаге, у которой открашивались края листов. И я еще подумал: «Надо поскорее эту книгу Димке прочитать, пока она совсем не развалилась».

Я читал ее с перерывами, наверное, больше часа, что-то объясняя ему и время от времени прекращая чтение в надежде на то, что он уже уснул.

В такие минуты, когда я тихонечко лежал на кровати, пока сынишка, тоже на какое-то время притихший, не произносил: «А что дальше?», – я видел в бело-молочном матовом шаре плафона (как бы в глубине его), висящего на тонком металлическом стержне над нашими кроватями под потолком, отраженный черный, сильно уменьшенный квадратик окна с синими песчинками звездочек в нем. И этот черный квадратик, немного размытый снизу светом прикроватной настенной лампы, был как дверца в иной, таинственный и неведомый нам мир…

Сынишка внимательно и как-то очень тихо прослушал повесть до конца. А когда я прочитал последнюю фразу: «Старику снились львы», он вдруг опять расплакался.

Логичней ему было бы заплакать, когда плакал Мальчик, жалея старика, у которого акулы сожрали его великолепную добычу… Но это было бы логичней с нашей, взрослой, точки зрения…

– Ну чего ты опять, Димыч?

– А зачем он ее убил? Такую красивую!..

Во время чтения он несколько раз просил меня прочесть еще раз изумительное описание рыбы, ее цветов, когда она вся за миг до своей гибели предстала перед Стариком, выпрыгнув из воды и еще раз пытаясь порвать леску.