Бывший вундеркинд. Детство и юность

Случилось так, что год 1909 оказался annus mirabilis[27] в Гарварде. Я был одним из пяти вундеркиндов, принятых в качестве студентов. Это были У. Дж. Сайдис, А. А. Берль и Седрик Уинг Хутон. Роджер Сешенс, музыкант, поступил в Гарвард на год позже, когда ему было четырнадцать. Мне было почти пятнадцать лет, и я был студентом — аспирантом первого курса. У. Дж. Сайдис поступил в колледж как первокурсник. Он был сыном психиатра Бориса Сайдиса, который вместе со своей женой открыл частную психиатрическую клинику в Портмуте, штат Нью-Гемпшир. Как и мой отец, Борис Сайдис был русским евреем, и как у моего отца, у него были свои непоколебимые убеждения относительно образования детей.

Юный Сайдис, которому в то время было одиннадцать лет, был заметно ярким и интересным ребенком. Он, в основном, интересовался математикой. Я хорошо помню тот день в Гарвардском математическом клубе, когда Г. С. Эванс, бывший руководитель математического отделения Калифорнийского университета и друг семьи Сайдисов на протяжении всей жизни, оказал мальчику поддержку, чтобы он выступил по проблеме четырехмерных правильных фигур. Такое выступление сделало бы честь студенту — аспиранту первого или второго курса любого возраста, хотя весь материал, обсуждаемый в его выступлении, был известен и опубликован. Тема была мне знакома благодаря Э. К. Адамсу, моему приятелю по Тафтсу. Я уверен, что у Сайдиса не было доступа к уже существующим источникам, и что его выступление представляло собой триумфальное завершение работы очень умного ребенка, проделанной без всякой посторонней помощи.

И конечно, вне всяких сомнений, Сайдис был ребенком, который значительно отставал от большинства своих сверстников в социальном развитии и в способности адаптироваться в обществе. Я, естественно, не являлся образцом для подражания, если говорить о приличиях поведения в обществе; но даже мне было ясно, что ни один другой ребенок его возраста не пойдет по улице Брэттл, размахивая сумкой из свиной кожи во все стороны, непричесанный и в грязной одежде. Он был дитя с полным набором капризов, присущих взрослому Др. Джонсону[28]

.

В детстве имя Сайдиса крайне часто мелькало в печати. Для газет день, когда Сайдис, после одного-двух лет довольно успешного обучения в Гарварде, получил работу в новом институте Райс в Хьюстоне, штат Техас, благодаря поддержке своего друга Эванса, стал знаменательным днем. Он потерпел неудачу в силу отсутствия зрелости и такта, которые были так необходимы для хорошего выполнения этой невозможной задачи. Позднее, когда он нес лозунг на какой-то демонстрации радикалов, за что был арестован, репортеры были просто счастливы.

После этого эпизода Сайдис сломался. Он ощущал настолько горькую обиду по отношению к семье, что даже не пошел на похороны отца, он был обижен на математику, науку и образование. Кроме того, у него развилась ненависть ко всему, что могло бы поставить его в положение, когда он вынужден был бы за что-то нести ответственность или принимать решения.

Я встретился с ним много лет спустя, когда он бродил по коридорам Массачусетского технологического института. Научная карьера была закрыта для него. Он просил просто дать ему работу, чтобы он мог зарабатывать на кусок хлеба, шаблонную работу вычислителя, а также он просил дать ему шанс, чтобы он мог заниматься своим любимым делом — коллекционированием переводных картинок с изображением трамваев со всего света. Он, как чумы, боялся какого-либо упоминания своего имени в печати.

К началу Второй мировой войны в Массачусетском технологическом институте возникло много работы, связанной с вычислениями. Так что найти работу для Сайдиса не представляло труда, хотя всегда хотелось дать ему более интересную и ответственную работу, чем та, которую он предпочитал. Отчеты о его работе не отличались разнообразием. В тех рамках, которые он сам определил для себя, он выполнял работу чрезвычайно быстро и был компетентным вычислителем. Ему удалось даже достичь определенной минимальной аккуратности в собственной внешности, он был спокойным, покладистым работником. С нами он имел какую-никакую защищенность; мы все знали о его жизненной истории и уважали его личную жизнь.

Я уверен, что даже в то время, когда я познакомился с ним в Гарварде, помощь компетентного психоаналитика, которая сегодня доступна повсюду, могла бы спасти Сайдиса, и он сделал бы более полезную и счастливую карьеру в жизни. Я в равной степени уверен и в том, что его отец, именно из-за того, что он являлся психиатром и был занят чтением напечатанной мелким шрифтом психологической карты, не смог увидеть взывающей к нему надписи, начертанной огромными буквами. Было абсолютно понятно, что за то, что произошло позже с Сайдисом, в большей степени был ответственен его отец.