Чада, домочадцы и исчадия

Хотя, казалось бы, мне до этого дела быть не должно, я же все равно отсюда свалю, как только найду способ, но мысль эта была неприятна. Царапала.

Так что к Искуснице я не пойду. Сперва сама разобраться попробую.

Подумала так, да и придавила его силу — своей. И только после этого потянула на себя спеленавший незнакомца кокон.

Само как-то получилось, но получилось отменно!

Вон, и чужак это отметил: дернулся, затрепыхался. Наверное, это тяжело, всю жизнь чувствовать свою силу, знать ее, срастись с ней — и в один миг понять, что дотянуться до нее не можешь. Вряд ли кому-то такое понравилось бы — но мне тоже не нравились чужаки, гуляющие по моей территории без спроса, не нравилось, что мог бы сделать с неумехой вроде меня опытный и хитрый колдун, а больше всего мне не нравилось, что сила моя, отозванная, растеклась по поляне, завихрилась, заклубилась — и собралась в одном месте, подсветив его зеленью.

Видимо, это и имела в виду настасья, когда писала в своей инструктаже “сила тебе покажет, где творилась волшба, которую найти хочешь”.

И надо же, как интересно вышло: именно рядом с этим местом я и застукала чужака.

А он, между тем, совсем в себя пришел, поднялся, отряхнулся. Красавец нарядный оказался — глаз не оторвать: золотистые кудри, голубые глаза, кафтан (если это, конечно, кафтан называется, а не как-то иначе) красный, золотом вышит, и шапка ему подстать. Сапоги, слава богу, просто красные, без золота.

Сложен тоже неплохо: высокий, кость тонкая, плечи широкие. Черты лица правильные — как на картинке.

На мой взгляд и Илье, с его тяжеловесным спокойствием, и даже Алеше, похожему на поджарого волка-переростка, чужак проигрывал, очень уж сахарный. Но тут уж дела вкуса.

— Вы кто такие?

Можно было бы подумать, что этот вопрос задала я — но нет, у меня только что, прямо на глазах, прямо из-под носа, украли реплику.

Вместо ответа я чуть приподняла брови. Ладно, вру — брови сами приподнялись. Спасибо большому опыту покер-фейса, что на лоб не полезли!

Илья потянул из ножен меч, взмахнул им, и я вздрогнула: как-так? Убить просто за хамство? Но… а допросить?!

Но Илья, рыкнуы “Шапку долой, сопляк! На колени”, виртуозно сбил ее с головы наглеца мечом, не дожидаясь, пока тот исполнит требование. А потом плашмя шлепнув чужака клинком по плечу, опустил его на землю — в прямом смысле слова.

— А. Хозяйка! — язвительно кривя рот, сделал правильные выводы чужак.

До чего интересный парень!

Я обошла его по кругу, с любопытством разглядывая.

— И как? Хорош?

Насмешки у него в голосе было хоть отбавляй. Не похоже, что Илюшин педагогический прием пошел гостю впрок.

Жалостливо взглянув, уточнила:

— Тебе как? Честно или чтобы не обидно?

Он в ответ губы покривил в усмешке, самоуверенный до крайности молодой мужчина, привыкший ронять женщин в обморок одни своим присутствием.

Наверное, чуть раньше и я бы вполне могла урониться — красивый, гордый, в глазах читается ум и харктер. Но всё, поздно, у меня иммунитет. Спасибо Настасье, и, не думала, что когда-нибудь это скажу, Мирославе.

— Кто таков? — перешла я к допросу.

Раз уж Илья его не пришиб, хе-хе!

— А что, ведьма, сама разве вызнать не можешь? Премудрости не хватает? — по-волчьи ощерился чужак.

Хэк! — кулак Ильи смачно впечатался хаму в солнечное сплетение.

— Не мочь хулить матушку Премудрую!

Назидательное посыл Ильи эффекта не произвел: добытый нами пленник держался за грудь и живот, сплевывал, но смотрел по-прежнему со злобой.

— Кто таков? — повторила я ласково, как убогонькому.

Он не ответил. Хамить, правда, больше не решился.

Мне оставалось только вздохнуть и повернуться к Илье:

— Поучи его уму-разуму, что ли, — взгляд богатыря, обращенный к чужаку, сделался откровенно недобрым. — А я… прогуляюсь до того края полянки. Веночек себе сплету…

И побрела неспешно, куда сказано, демонстративно-прогулочным шагом, размышляя о том, что чего-то я в Илюше не рассмотрела. В жизни бы не подумала, что он может быть таким… таким. А с другой стороны, что я вообще знаю о жизни богатыря до грымзы-Мирославы? Он ведь на княжьей заставе — второй человек.

Был. До Мирославы.

Но ведь был же! И вряд ли среди побратимов он такой же добродушный и снисходительный, как рядом со мной. Сожрали бы давно.

— Стой, Премудрая! Не надо… Я так скажу.

Возвращалась я неохотно, и неохоту эту всеми силами выказывала: он меня тут обидел, а я из-за него буду кроссовки зазря бить?

Они у меня, между прочим, единственные, других взять мне тут негде!

Вернулась. Молча изучила натюрморт. Нет, натюрморт — это неживая природа, а этот пока вполне себе жив-здоров. Так что — пейзаж. Ладно, ладно, портрет!

Илья тоже разглядывал “портрет”, но так он обычно смотрит на чурбак, прикидывая, выйдет ли что дельное из него смастерить, или только в дрова?

Пленник молчал, зыркая на меня исподлобья. На Илью он демонстративно не смотрел.

— Кто такой, тебя спрашиваю! — сердечным тоном напомнила я.

— Иван я, — буркнул пленник.

— Царевич? — взыграло во мне любопытство.

— Да по всему выходит, что дурак… — мрачно буркнул он.

И я в ответ обрадовалась: