Чада, домочадцы и исчадия

И с хлопком на пол шлепнулся здоровенный серый гусь.

…а сила всё клубилась, кружилась вокруг меня, ласкаясь, потираясь о плечи и щеки, и было ее много-много, куда больше, чем я видела, чем могла даже предположить, она расстилась вокруг, как безбрежный океан…

Я сморгнула.

Посмотрела на… на богатыря.

Ой, мамочки!

Я глядела расширенными глазами и не верила, что это действительно сделала я, что вот эта птица — Алеша, что...

Гусь, отвлекая меня от круговерти взъерошенных мыслей, вытянул шею и зашипел.

А в следующую мгновение я оказалась на лавке, оглушительно визжа.

Илья ворвался в избу, не успела я еще выдохнуть весь запас воздуха из легких.

Собранный, с оружием наизготовку, он метнулся взглядом по комнате, ища врага, нашел меня, гуся, гуся, меня…

По мере осознания того, что опасностью, загнавшей меня на лавку, был именно гусь, во взгляде богатыря появлялось очумевание. Медленно, но очень явно.

Но, слава богу, оружие убрал — не хватало еще, чтобы он братца зарубил… А убрав меч, Илья шагнул вперед, неуловимо-быстрым движением нагнулся — и вот уже гусь повис в его руке, надежно сжимающей разом оба грозных крыла.

Стукнула дверь в сенях — Илья вышел, но скоро вернулся.

— А Алешка где?

Я, как раз успевшая спустить ноги на пол и сесть на лавке по-человечески, замерла.

То есть… Он что… не понял?..

— Так ведь… — я показала взглядом в сторону двери.

Лицо Ильи закаменело. В избе повисла тишина. Тяжелая, вязкая.

В этой тишине до меня медленно доходило, что я наделала.

Я. Превратила. Его брата. В животное.

Точно так же, как моя предшественница посадила на цепь его самого.

Богатырь развернулся и вышел прочь.

Но ведь не так всё! Я же… Я же не имела ничего подобного в виду, не хотела ни унизить, ни… Здесь же в птицу каждый второй обращается — так что это не то же самое, что в цепного пса! И… я просто хотела, чтобы он свалил куда угодно, а куда его девать, когда вот-вот стемнеет, и из леса полезет нечисть? А птицы летают быстро, птицей он до матери доберется безопасно — и она его расколдует!

И я не хотела от него подневольной службы! И условий обороту никаких не ставила!

В сенях скрипнула закрытая дверь. Илья ею не хлопнул — аккуратно за собой притворил.

Сторожевые черепа показали мне его, бездумно глядящего в запертые ворота, а потом и Алешу — темную точку улетающей птицы вдалеке.

Мне хотелось вскочить, метаться. Спорить, доказывая Илье что он не прав, что все не так, как он увидел, что он зря обиделся…

Но… он был прав.

Я действительно поступила так, как Мирослава.

Просто потому, что могла.

Потому что решила, что мне можно.

Потому что мне в голову ударила сила.

— А куда подхватилась?

Гостемил Искрыч выскочил из-за печки, как черт из табакерки, стоило мне только попытаться подняться.

— Как с утра толком не поемши скакала — так весь день голодная незнамо где и носилась!

— Гостемил Искрыч, да не хочу я есть, не на…

— Как — “не надо”? Как это — “не надо”?! — домовой воинственно стопорщил бороду, выставил её вперед. — Это этим двоим — “не надо”, за то что Премудрую чуть не уморили, да еще и расстроили! А хозяйка в своей избе голодной не останется!

Поддавшись его напору, я села обратно, и кот, невесть откуда вытекший черной шерстистой каплей, втек ко мне на колени, и свернулся клубком, и замурлыкал. Пальцы сами собой зарылись в короткую плотную кошачью шубу.

— У меня уж с обеда, матушка, всё готово, — ворковал Гостемил Искрыч, стремительно меча из печи на стол еду. — Вот сейчас поешь, потом в баньке попаришься, все печали с души и омоешь! Все хорошо будет, Премудрая, всё наладится! Да ты ешь, ешь, матушка, ешь, да о худом не думай!

Настасья Искусница хохотала. Успокоившись было, утерла выступившие слезы — но взглянула на младшего сына, и снова залилась звонким, молодым смехом.

Алеша, вольный богатырь, молча сопел, в очередной раз понимая: родительниц их с братьями хоть и нежная матушка, а все ж ведьма и есть!

— Хоро-о-ош! Нет, ну хорош!..

“...гусь”, — мысленно добавил несказанное Искусницей слово Алеша.

— Ты же сама велела — к девке приглядеться да обаять!

— И как? Обаял?

И, глядя на медленно заливающегося краской младшенького, Настасья Искусница, старшая из ведьм трех темных урочищ, снова расхохоталась.

Глава 12

Раз, два, три, четыре — мерила я шагами пятачок свободного пространства в центре горницы. От стены, вдоль которой выстроились сундуки, до двери — ровно четыре шага и разворот.

Раз, два, три, четыре — разворот, и огонек, слабо разгоняющий для меня ночную мглу, заплясал на носике глиняного светильника в потоке воздуха.

Илья ужинать так и не пришел, и ночевать остался на улице.

Ну как так можно? С его комплекцией не есть вовремя — это себя не беречь. Ладно, на меня он зол, и за дело, но себя-то зачем наказывает?

Раз, два, три, четыре — мимо стола, на котором лежит колдовская книга, вобравшая опыт многих поколений Премудрых, мимо сундука с колдовскими артефактами редкой силы. Разворот!

Сила — силой, а ни книга, ни артефакты детей вылечить не смогли. Вернее, не смогла я, а они — не сумели помочь, да и мне ли их винить, за то, на что у самой не хватило соображения?