Чада, домочадцы и исчадия

Прекрасная скривила красивые губы, качнула головой своим мыслям — и словно вынырнула из транса.

Взглядом повела, прикрикнула грозно:

— Лушка! Отчего стол до сих пор не прибран, угощения нет?!

Серая тень заметалась совсем уж на сверхъестественных скоростях, размытым мельканием. В один миг опустел разоренный стол, чистая скатерть взмахнула бахромой по краям, как птица крыльями, а на столе возникли свежие угощения.

Властимира оглядела итог — а взгляд уже снова спокойный, взгляд холеной, уверенной в себе женщины — кивнула и заново пригласила меня к столу. Прибавив:

— Да не бери в голову дурного, не стану я тебе потраву учинять.

Усмехнулась невесело:

— Я теперь чуть не первая твоя союзница…

Да, я так и поверила. Хотя в то, что тебе Василисы под боком больше не надо — пожалуй, что и поверю.

Прекрасная мрачно разломила хлеб и приступила к трапезе.

Я тоже не стала ломаться: день сегодня выдался непростой, всё, съеденное с утра, я успела сжечь в топке беготни и переживаний.

Некоторое время мы жевали: Властимира — красиво, я — сосредоточенно. В тишине витал лишь стук ложек и наши невеселые мысли.

И только когда Премудрая взялась разливать по кубкам сбитень, сперва мне, как гостье, а после и себе, и в избе одуряюще запахло медом и малиной, а серая тень-Лушка водрузила на стол поднос с пирогами, я озвучила то, что меня беспокоило:

— Нет, не сходятся у меня в этой истории концы с концами! Василиса ко мне пришла миром договариваться, а сразу после нее и за помощью для детей их отец явился. Да только заболели-то дети еще раньше, накануне!

— Вот ведь, стервь, — вздохнула Властимира. — Уговор у нас другой был. Собиралась она тебя на честный бой выкликать, как предки повелели, коли добром место уступать откажешься. Вернее — сказывала, что собирается. А коль народишко морить она взялась прежде, чем к тебе явилась, так выходит, что и врала… И стало быть, две вас, дуры, на Премудрое-то урочище. Одна счастья своего не ведает, от силы, да власти, да долгих лет жизни отказаться готова. Другая так к силе рвется, что сама себя всякой возможности ту силу обрести, и лишила!

Будь я кошкой — у меня бы уши топориком встали и усы встопорщились в этот момент. Но спросила я равнодушно, с ленцой:

— Каким это образом она себя возможности силу обрести лишила?

Прекрасная посмотрела на меня остро, цепко. Из-под моложавой ухоженной тетки, попавшей впросак с подругой, выглянула ведьма. Хорошо пожившая, опытная. Она, эта ведьма, мгновение поколебалась (я ощутила это мгновение весьма четко, как будто весы качались, выбирая, какой чашей склониться) и решилась:

— Урочище не всякую ведьму принимает. И не в том лишь дело, что не всякая ведьма силу от урочища перенять способна, а оттого не всякая в хозяйки и годится. А в том, в первую голову, что Хозяйка-то хозяйкой зовется, да на деле больше — хранительница. А что ж это за хранительница, коли она земле своей вред учинить способна? Не бывать такому. И ведьме такой хозяйкой — не бывать.

Оу… Оу! Ого! Какие, однако, открываются подробности! Какие перспективы! Нет, эту тему, определенно, надо развить!

— А чего ж ты подруженьку свою вовремя не предупредила?

Прекрасная только руками сердито всплеснула на моё ехидство:

— Да нельзя о таком говорить! Неужто не понимаешь? Я тебе-то сказала, как хозяйка — хозяйке, да и то не след бы, своим умом должна дойти. А уж чужим-то и вовсе о том знать не надобно!

Я только хмыкнула мысленно: дружба — дружбой, а служба — службой. И какой бы подружкой Василиса Властимире не была, а всё равно — чужая.

Я задумчиво призналась:

— Всё равно не понимаю. Зачем она с мором-то связалась, если собиралась мое место на дорогу в наш мир выменять?

— А не дождалась. Всегда-то ей терпения не хватало, всегда хотелось всего и сразу. Осталась бы подле матери — сейчас бы уже, верно, место материно приняла. Так нет же, не восхотела ждать, годы свои молодые тратить, замуж выскочила. Муж-то ее любил да баловал, учил не таясь — так мало ей стало. В ученицы, в преемницы к Премудрой набиваться стала. Высмеяла ее твоя Мирослава: где ты, молодка, видала, чтобы над урочищем хозяйкой была баба мужатая? Так эта свиристелка от мужа ушла! Брачные обеты разорвала! Ох, и хлестнуло по ней тогда… У меня она здесь отлеживалась: кровь не затворялась, сила… в ней не то что сила — душа в теле не держалась. Думала, отойдет подруженька к богам, уж больно великую плату они с нее за порушенные клятвы взяли. Ан нет — опамятовалась, ожила. Да только Премудрой она ни мужатая, ни безмужняя нужна не была: погнала ее карга старая со двора, да спасибо, хоть не прокляла в сердцах, с нее сталось бы. Я и по сей день думаю, что прогадала Мирослава, не нашла бы она лучшей ученицы — уж больно обе нравом схожи да горды безмерно!

Она продолжала что-то говорить, а я… Я думала о том, что безмерно устала от всей этой истории. Я просто хочу, чтобы все закончилось.

И когда Властимира посмотрела на меня, я поймала ее взгляд. И не отпустила.

— Ее ведь больше нет в том убежище, что ты ей указала, верно?

— Верно.

— Но ты знаешь, где она может быть?