Час «Ч», или Ультиматум верноподданного динозавра

Чёрная масть, помноженная на огромный горбатый нос, делала Гиваргиза похожим на старого грача с печальными глазами, в которых поселилась, кажется, вся тысячелетняя печаль ассирийского народа. От него всегда пахло чем-то терпким и слегка горьковатым. Васыль был уверен: так пахнет какое-то очень нездешнее, очень южное дерево, что растёт на земле древнего Ашшура.

Папа Гиваргиз жил возле Никольского собора, в крохотной однокомнатной квартирке, которую ему сто лет назад помог купить в кооперативном доме его брат, дядя Моисей. Дядя Моисей был таким же иссиня-чёрным и сухощавым, как Гиваргиз, и работал техником на телефонной станции. Дома у него было драгоценное сокровище – старенький компьютер, с которым дядька постепенно обучил управляться новоявленного племянника:

– Осваивай, парень! В жизни пригодится…

Квартира Гиваргиза всегда была чиста и аккуратна, как и ее хозяин. Единственное, чем она изобиловала, это книги. Они занимали два больших стеллажа, от пола и до потолка, в комнате и три – в коридоре. А ещё теснились на антресолях, на полках и даже в платяном шкафу.

Книги были большей частью старинные. Тускло поблескивая кожаными доспехами корешков, они наступали со всех сторон, как развернутые боевые порядки воинов Ашшурнасирпала Второго.

Васыль всем сердцем полюбил эти книги, эту однокомнатную пещеру сокровищ, а главное – хозяина пещеры, папу Гиваргиза, вечно печального и доброго рыцаря сапожной щетки. Всё остальное в этой жизни он ненавидел лютой ненавистью. Ненавидел самую эту жизнь. А папа Гиваргиз был совсем из другой жизни: похоже, родная Месопотамия откомандировала его в этот северный город, чтобы не дать сгинуть непутевому парнишке – начинающему диггеру, карманнику и скрипачу.

Доска объявлений

Ищем «холодного сапожника», чтобы отогреть потерянного мальчишку.

Глава 37

НАСИЛИЕ НА ДУШУ НАСЕЛЕНИЯ

(Санкт-Петербург, 20.. год)

Они тряслись в трамвайном вагоне. Входящая толпа своим напором прижала к Роджеру немолодую женщину с жидким узлом волос, схваченным на макушке. Бедно одетая, битая жизнью, она, казалось, источала токи тоскливого неблагополучия. Рядовая вековечного бабьего фронта, женщина без возраста, без будущего, без надежды.

Женщина оглянулась назад, бросила на Роджера подозрительный взгляд, особенно задержавшись на ястребином носе. Отвернулась, но через минуту вновь неодобрительно скосилась через плечо.

«Чем-то я этой малохольной не угодил», – констатировал Роджер. И на следующий зырк одарил «малохольную» обаятельнейшей улыбкой.

Улыбка пирата сыграла роль спущенного курка.

– Всё ездите? – ринулась соседка в атаку.

– Ездим, – подивился Роджер. – А чего ж нам не ездить?

– Скоро доездитесь! – посулила трамвайная фурия. И остервенилась, распаляя себя: – Сволочи проклятые, христопродавцы жидовские! Знаем, какие планы вынашиваете! Армию нашу разогнать, ракеты порушить. На-ко, выкуси! – сунула костлявый кукиш Роджеру под самый его – не вполне славянский – нос.

Голос ее постепенно наливался ненавистью:

– Ничего! Недолго вам осталось землю русскую топтать, соки наши сосать!

– Ты бы заткнулась, дура! – рявкнул, выдвигаясь на первый план, Викинг. – Молчи в тряпочку, коли Бог мозгами обделил!

Вид у него был свирепый, и обличительница предпочла, действительно, «помолчать в тряпочку». Но на остановке, прежде чем покинуть вагон, бросила Платонову:

– У, сионисты пархатые! Ездют тут на нашем русском трамвае…

Минут через десять Викинг с Роджером сошли с «русского трамвая» и углубились в парковые аллеи.

– А в вас что: действительно, еврейская кровь течет? – поинтересовался профессор.

– Откуда? – отмахнулся Роджер. – Потомственный русак!

– Так чего ж вы ни словом не возразили той дуре, когда она бичевала ваше еврейство?

– А знаете? – усмехнулся Ледогоров. – В разговоре с этой убогой я и чувствовал себя евреем. Так же, как чувствовал бы себя чеченцем или армянином, если б она катила бочку на кавказцев.

Викинг хмыкнул:

– Понятное дело! Великая искупительная миссия русской интеллигенции!

– У каждого – своя миссия, – невинно заметил Роджер. – Один искупает чужую вину, другой – порождает собственную, провоцирует грязные слухи. О том, что эта баба орала в вагоне, сейчас пол-России талдычит. Про тёмные происки, заговор и всё такое. И чуть не поголовно злоумышленника ищут друг в друге. Одни – в евреях, другие – в «чёрных», третьи – в коммунистах… А в итоге – всеобщая истерия, общество расколото, едва ли не гражданский войной попахивать начинает.

Очень Платонова задело насчет провоцирования слухов. Сыпанул ему Роджер солью на рану. Посопев сердито, Викинг откликнулся:

– До меня, кстати, тоже слушки доходили! Только другие. Что нашёлся нормальный человек – решил остановить насилие, прекратить войну всех со всеми.

– Ага! – подхватил подполковник. – И чтобы покончить с насилием, прибегнул к угрозам. Причём не мелочится: шантажирует целые страны, грозится оставить их беззащитными перед любым агрессором.