Чаша любви

«Теперь, когда меч единодушно вложен в ножны, мы можем смотреть в будущее, а не сетовать на тяжкую ношу. Мы многое пережили и много страдали, мы долго боролись и прилагали бесконечные усилия. Мы добились прекрасного результата и потому уверены, что в скором времени с наших плеч снимут груз, который мы так долго носили, и через несколько лет мир и процветание вознаградят нас за беспримерные усилия последних чудовищных испытаний.

Страх Господень чист, пребывает вовек. К Нему мы стремились, и Он нас спас».

Чуть менее возвышенная и более циничная заметка начиналась так: «К разочарованию некоторых, радости большинства и всеобщему удивлению, в Генте накануне Рождества был подписан договор о перемирии с Америкой».

Джереми уже собирался перевернуть страницу, когда уголком глаза заметил кое-что на буфете. Он взял этот предмет, покрутил туда-сюда и прочёл гравировку.

Когда он уже собирался поставить его обратно, вошла Демельза.

— Доброе утро, любовь моя. Надеюсь, ты хорошо выспался. Джейн о тебе позаботилась?

Джереми поцеловал её. Он покраснел, оттого что его застали с этой серебряной безделушкой в руке, и заглянул матери в глаза, как будто искал разгадку тайны. Но не нашел её там. Демельза могла быть такой же притворщицей, как и любой другой, когда захочет, и её глаза были чисты, как гладкая вода.

— Я прекрасно выспался. Боже, как же хорошо дома, даже не знаю, почему я уехал.

— Вот и я не знаю.

— Может быть, я пытался сбежать от самого себя, но это не всегда удаётся, правда?

— Я никогда и не пыталась... Но почему мы так серьёзны? Счастья тебе в Новом году!

— Благодарю, мама. Надеюсь, так и будет. — Джереми полистал газету. — Так должно быть. Ты похудела с моего прошлого приезда.

— Пустяки. Я здорова. Нам многое нужно тебе рассказать. И многое услышать, я надеюсь!

— Что ж, жизнь военного не особо разнообразна, не считая сражений, а к сражениям меня не допускают! Но я попытаюсь. — Он опустил взгляд на чашу в руке. — Что это? Она новая?

— Я её нашла, — сказала Демельза.

— Где?

— На пляже.

— То есть она просто там валялась?

— Нет, в небольшом мешке.

— У кромки прибоя?

— Где-то рядом.

Джереми снова повертел чашу.

— Интересно, откуда она взялась.

Демельза не ответила. Позади конюшни замычала корова.

— И она была вот такой? — спросил Джереми.

— Какой?

— Ну, яркой и сияющей.

— Нет, я её почистила.

— Очень милая. И эта надпись. Amor gignit amorem. Ты знаешь, что это означает?

— Любовь творит любовь. Так вроде бы. Это чаша любви, так её назвали.

— Кто?

— О, только твой отец и дядя Дуайт.

— Ты показывала её ещё кому-нибудь?

— Кому мне здесь её показывать?

Джереми кивнул.

— Она такая маленькая. Я думал, круговые чаши обычно больше.

— Я никогда прежде такую не видела.

— Она серебряная?

— О да. Клеймо на дне показывает, из чего она сделана и когда.

Джереми поставил чашу обратно на буфет. Румянец с его щёк так и не пропал.

— Мама...

— Что?

— Когда-нибудь, однажды... не сейчас, может быть, когда мы станем на несколько лет старше, мне хотелось бы с тобой поговорить.

Она улыбнулась.

— Только не затягивай.

III

Почти весь свой первый день Джереми провёл на Уил-Лежер. Насос работал удовлетворительно, все детали сияли и были смазаны, но в самом здании можно было бы и прибраться: на нерабочих частях скопилось слишком много жира, а в щелях на стенах и полу — слишком много угольной пыли. Конечно, паровые механизмы по природе своей грязны в работе, но нужно всё-таки прилагать какие-то усилия. Пока что Джереми промолчал, поскольку его голову занимали не только мысли о двигателях.

С ним на шахту отправился Бен Картер, по пути они здоровались с шахтёрами и болтали с ними. Основными продуктивными уровнями были уровни в тридцать, сорок и восемьдесят саженей — последний открыли недавно — и все давали хорошую руду. Уровень в тридцать саженей, ведущий к старым выработкам Треворджи, пока что оставался наиболее прибыльным, но уровень в восемьдесят саженей, где начали работать только в июне, уже давал медную руду высокого качества.

После полудня Джереми в одиночестве прогулялся по утёсам. В сумерках он заглянул к Келлоу в Фернмор. Поначалу его поприветствовала вся семья, хотя Дейзи держалась с заметной холодностью, что и понятно, но позже Пол прошёлся с ним, уже в полной темноте облачной и безлунной январской ночи.

— Когда ты в последний раз спускался по «Лестнице Келлоу»?

— Э-э-э... месяца полтора назад.

— И что ты там обнаружил?

— В каком смысле?

— Ну, там было всё то же самое, что и до того?

— Да, вроде бы. А что?

— Сегодня я туда спускался. Пещеру кто-то вычистил.

— Вычистил? Ты про мешки?

— Всё исчезло. Мешки, брезент. Всё.

— Что ж, там не осталось ничего ценного. Может, Стивен там побывал.

— Ничего ценного. Но что-то ведь осталось? Что там было, когда ты залезал туда в последний раз?

— Ну, ты забрал свою долю в мае — сам так сказал. Я забрал остаток своей в сентябре. Стивен — задолго до этого. Когда я был там в последний раз, там остались только мешки и какие-то бумаги...

— Бумаги? Какие?