Часовщик с Филигранной улицы

Мори пожелал ему спокойной ночи, и, когда он ушел, Таниэль перебрался в его кресло. От долгого сидения на каменной плите перед камином у него ломило спину. Из кресла через полуоткрытую дверь ему было видно, что Мори остановился на лестнице. Он стоял, скрестив руки на груди, уставившись куда-то перед собой. Постояв так с минуту, он снова стал подниматься по ступеням. Таниэль прислушался: тишина была столь глубокой и ясной, что он мог слышать призраков из тридцати шести или тридцати семи возможных миров, в которых Грэйс не выигрывала в рулетку и не натыкалась на него, отступив от стола. Ему хотелось вернуться назад и чтобы шарик остановился на другом номере. Он бы ничего не узнал и остался бы жить на Филигранной улице, быть может, на много лет, был бы счастлив и не украл бы эти годы у одинокого человека, слишком порядочного, чтобы самому сказать ему об этом.

XX

Закрутившись в водовороте событий, Таниэль совершенно позабыл о сделанном ему Салливаном предложении. Только освобождая карманы перед предстоящей утренней стиркой, он обнаружил визитную карточку Салливана. Первая репетиция должна была состояться вечером в воскресенье, через два дня.

В назначенный день он прямо из Уайтхолла отправился в театр «Савой», придя туда заранее, чтобы было время ознакомиться с партитурой. Он бывал здесь и раньше, но только во время представлений, когда театр был заполнен публикой. Пустой зал походил на пещеру. Таниэль слегка отступил назад, чтобы видеть балконы. Они располагались двумя ярусами, охватывая подковой арку просцениума. В пахнущей мастикой и пылью оркестровой яме уже ожидала репетиции пара скрипачей. Таниэль уселся перед новым роялем и поднял крышку. Клавиши рояля были из настоящей слоновой кости. Таниэль некоторое время сидел, глядя на свое бледное отражение в них.

Наконец он притронулся к одной из клавиш. Таниэль ощутил гул струны, с которой она соединялась, и звук наполнил до того тихую оркестровую яму. Ноты уже стояли на пюпитре. Он тихонько проиграл первую строчку. Заискрились легчайшие оттенки. Что-то в его сознании, годами пребывавшее в вывихнутом состоянии, вдруг встало на свое природное место, заставив его вздрогнуть от неожиданности. Откинувшись назад, Таниэль начал просматривать ноты, затем, найдя более сложный отрывок, сыграл его, но он был слишком мал и не мог служить в качестве настоящей проверки, поэтому Таниэль попробовал несколько строчек из моцартовского концерта, извлеченных из позабытого хранилища где-то в глубине его памяти. Они сохранили свою свежесть.

Так было и со всем остальным. Таллис без педалей, Гендель, даже та его ужасная пьеса для органа, которая, казалось, была сочинена для исполнителя с тремя руками. Он думал, что все это ушло, но выяснилось, что он просто на годы запер себя в нескольких маленьких каморках, думая, что все здание разрушено. Это было не так. Там были лабиринты из коридоров и дверей и масса пыли, но, когда раздвинулись портьеры и упали драпировки, обнаружилось, что все сохранилось в прежнем виде и даже не потускнело. Он снял руки с клавиш и сидел, положив их на колени, мысленно осваивая новые пространства.

Кто-то легонько, малиново побренчал по двум верхним клавишам. Ему улыбался мистер Салливан.

– Как вам партитура? Боже мой, с вами все в порядке?

– Я… это пыль, я думаю, у меня на нее реакция. С партитурой удобно работать. Спасибо.

– Отлично, отлично, – он наклонился к Таниэлю. – Я надеюсь хорошо все это отрепетировать к октябрю, до того, как сюда прибудет один важный гость. Примерно к двадцатым числам. Как вы думаете, у нас получится?

Таниэль утвердительно кивнул.

– А кто приезжает?

– Министр из Японии, мистер Ито. Он приедет для какого-то официального мероприятия в Уайтхолле, но здешний японский посол упомянул в разговоре с ним оперетту, и он сказал, что хотел бы ее посмотреть, и, конечно, получил приглашение. Это будет особенное представление в японской выставочной деревне, – он смущенно улыбнулся. – Я поначалу довольно легкомысленно отнесся к визиту азиатского министра, но оказалось, что это очень важная шишка. Вам приходилось о нем что-нибудь слышать? Вы ведь, кажется, работаете в Форин-офисе?

– Ито – их министр внутренних дел.

– Понятно. Понятно, – сказал Салливан с обеспокоенным видом. – Буду безмерно благодарен, если вы проявите осторожность и не прищемите себе пальцы дверью за неделю до спектакля.

Таниэль кивнул, думая, что во всем этом слишком много потрясающих совпадений, и решив спросить у Мори, не он ли устроил все таким образом, что его друг будет смотреть интересный спектакль поблизости от дома, где они могут случайно столкнуться друг с другом и Мори при этом не надо будет просить его о встрече. Такая застенчивость была очень характерна для Мори.

Раздался пронзительный серебристый телефонный звонок. Таниэль вздрогнул, вызвав улыбку у Салливана, который поспешил к источнику звука. Телефонный аппарат был привинчен к стене оркестровой ямы.