Часовщик с Филигранной улицы

– Мистер Гилберт не хочет приходить сюда каждый день, поэтому он провел телефонную линию между сценой и своей квартирой, – пояснил Салливан, беря в руку телефонную трубку. – Да, да, слышу вас. Играем!

Таниэль почувствовал стеснение в груди. Играть вместе с целым оркестром профессионалов было совсем не то же самое, что воспроизвести самому несколько давно выученных вещей, но пути к отступлению уже не было. Салливан повесил телефонную трубку на крюк таким образом, чтобы принимающее устройство было направлено в сторону оркестровой ямы; Таниэль взял аккорд, и струнные инструменты рассыпались знакомым водопадом из диезов и бемолей. В них были все оттенки морских брызг, почти как у Катцу, когда он жужжал на высоких нотах. При мысли о маленьком осьминоге Таниэль как будто погрузился в домашнюю атмосферу. Юный скрипач рядом с ним выглядел потерянным, у него что-то не ладилось, и Таниэль тихонько напел ему отрывок в правильной тональности. Пока они настраивали инструменты, в оркестровую яму впорхнула Осэй в своем цветастом кимоно. Таниэль вначале удивился, увидев ее здесь, но потом вспомнил, что сам впервые встретил Гилберта в выставочной деревне.

Осэй пришла, чтобы обсудить с Салливаном костюмы, которые, по ее словам, должны были быть трехслойными, чтобы выглядеть подлинно японскими. Салливан выглядел растерянным, не вполне понимая ее акцент, так что ей пришлось повторить свою речь дважды. Смущенный, он согласился на все ее предложения, несмотря на энергичный протест, доносящийся из телефонной трубки: Гилберт, видимо, настаивал на том, чтобы не тратить лишних денег. Если Салливан и слышал его крики, то не посчитал нужным на них ответить. Осэй направилась к выходу, но остановилась, когда мимо нее прошмыгнул кто-то в японской одежде.

– Юки-кун, что ты здесь делаешь? Поди-ка сюда!

– Хозяин велел мне передать записку для мистера Салливана, – тон у Юки был, как всегда, сердитый.

Он отдал записку изумленному Салливану и, возвращаясь к Осэй, окинул Таниэля враждебным взглядом. Таниэль попытался улыбнуться, но Юки демонстративно не заметил его улыбку. У него был вид военнопленного. Он по-прежнему высоко закатывал рукава, а за пояс у него был заткнут маленький кинжал с обмотанной лентой рукояткой. Осэй пришлось силком увести его с собой. Глядя вслед этим двоим, вскоре растворившимся в сумрачных коридорах за сценой, Таниэль размышлял о вежливом способе запретить Юки носить нож.

– О! – воскликнул Салливан. – Отлично! Слушайте все: Форин-офис подтверждает дату визита мистера Ито. Наша премьера состоится двадцать восьмого октября в японской выставочной деревне в Гайд-парке. Вам придется выступать осенью под открытым небом, но зато после спектакля будет фейерверк и всех угостят вином, – произнеся эту бодрую речь, он сурово посмотрел вниз. – Похоже, это будет важное дипломатическое сборище. И если выяснится, что кто-либо из вас подрядился на это время работать в другом месте, этот человек будет немедленно обезглавлен! – В ответ на его заявление по оркестровой яме прокатилась волна смеха. – О, не правда ли, это прелестно, – проворчал он. – Вы, как видно, думаете, что я шучу.

Часть третья

XXI

Токио, 1882 год

У Мори была привычка переходить дорогу, не обращая внимания на движущийся транспорт. Ито объяснял это для себя его рассеянностью, но, оказавшись с ним возле вокзала Синбаси, Ито внезапно понял, что Мори поступает так осознанно. Синбаси – конечный пункт железнодорожной линии, связывающей Токио и Йокогаму, – представлял собой грандиозную постройку в западном стиле, с просторными залами, в которых располагались билетные кассы; здание подковой охватывало подъездные пути и возвышалось над окружающими домами, будучи вдвое их выше. Дорога перед вокзалом кишела движущимися в обе стороны экипажами.

Пока люди на тротуаре толпились, ожидая разрыва в бесконечном потоке транспорта, Мори, выйдя из здания вокзала, тут же, не раздумывая, пересек дорогу. Ито задался вопросом, сколько поколений феодалов потребовалось, чтобы произвести на свет человека, пребывающего в несокрушимой уверенности, что даже токийский рикша распознает в нем аристократа и уступит дорогу. Незаконнорожденное происхождение, казалось, ничуть этому не мешало.

– Он так похож на мать, – с умилением говорили старые вельможи.

Сегодня принадлежность к хорошей семье была вдвойне важна, так как рядом с ним был Киётаки Курода. Носивший все черное, Курода вечно кичился своим родовым именем. Уже одного этого, даже если забыть неприятные черты его характера, было достаточно, чтобы вызвать у Ито сильнейшую неприязнь. Лишь явным дурновкусием можно было объяснить пристрастие адмирала хвастаться именем, напоминающим о пиратских подвигах древнего Куроды. «Черное поле»: как видно, готовясь к трем своим вторжениям в Корею, он вплетал себе в бороду спички. Но Мори он всегда нравился. Они вдвоем шли теперь рядом и, когда они приблизились к нему, до Ито донеслись обрывки разговора, заглушаемого шумом дороги, которую без малейшего для себя ущерба пересек Мори.