Часть их боли

Чуть позже он уже шел под извергающим ливень тяжелым небом к дворцу в сопровождении Латхуса и Тамара, которые теперь были ему не надзирателями, а охраной. Сильный ветер то налетал, толкая в грудь и брызжа водой, то вдруг ненадолго спадал, продолжая выть уже на других улицах. Сообщив пароль, Юлиан миновал ворота и направился в кордегардию, соединенную с дворцом. Там прошел несколько пустующих этажей и снова ступил в тайные коридоры. Затем подъем по лестнице, крутой и винтовой.

Запахло миртом и ванилью.

Королева сидела в кресле лицом к нему, будто желая удостовериться, что это именно он. И все-таки она постарела за год. Хотя густая коса и обвивала ее голову, лицо все так же было бело и кругло, а губы так же алы, но острым взглядом Юлиан разглядел и осунутость, и приглушенность этой зрелой красоты. Усталость притаилась также и в ее глазах, залегла морщинами вокруг них.

– Да осветит солнце твой путь, – почтительно поклонился он. – Я уже полагал, что никогда более не увижу тебя здесь, ибо мое прибытие во дворец вызвало пересуды, будто бы я мимик.

Она молчала.

– Позволишь сесть? – спросил он.

Ответом стали лишь подрагивания век королевы. Ее что-то не устраивало, но он пока не понимал, что именно, поэтому присел напротив и опер руки о подлокотники. Затем услышал шорох за второй дверью, где спрятались, судя по всему, рабыни, готовые поднять шум, если что-то пойдет не так. Юлиан и Наурика переглянулись не как любовники, а как чужие друг другу – будто и не было между ними нескольких лет близости. На холодном лице королевы на миг мелькнуло сомнение: стоило ли так рисковать из-за встречи с Вестником?

За окном, наполовину закрытым гардиной, блеснула молния; на лицо Наурики упал яркий свет, сделав черты резче и старее. Следом загремел гром. Оправленное в свинец стекло задрожало, чтобы тут же успокоиться и зашуметь уже дождем.

– Ты попросил встречи со мной, – наконец сдержанно произнесла она. – Не все мои фрейлины отличаются умом, так что я все поняла из их неразумного щебета, до которого они додумались твоими трудами. Мне стоило больших усилий осуществить нашу встречу. Не представляешь, насколько больших… У тебя не так много времени. Но почему ты сейчас, сидя здесь, смеешь так высокомерно молчать и глядеть на меня?

– Мне бы стоило обмануть тебя.

– Обмануть? – Наурика гневно вскинула бровь, но в ее взгляде не было желания продолжать эту игру и даже этот разговор.

Тогда Юлиан, не зная, что гложет королеву и отчего она встретила его так безразлично, решил признаться в том, что у него на сердце.

– Да. Обмануть, – сказал он. – Обмануть, что я был уверен, будто получу твое приглашение и снова увижу тебя, смогу коснуться. Честно признаться… Я уже ни в чем не уверен, ибо та ночь действительно далась мне тяжело и кое в чем разделила жизнь на до и после. Я вернулся сюда, Наурика, будто выпав из жизни на год, со шрамами… И я вижу, что все во дворце изменилось. Я узнаю не всех чиновников, не всех слуг. Здесь царствуют иные порядки. Многие не узнают меня, кто-то и вовсе позабыл. Я боялся, что и ты забыла обо мне. Отсюда и то, что ты сочла высокомерием…

– Этот год действительно дался тяжело… Всем нам, – взор ее затуманился, и она глухо произнесла: – Я решила, что ты погиб. До меня дошли вести, что ты сгинул, поэтому в храмовом костре вместо тебя предали огню раба. Я была там, в храме Гаара, как была во всех храмах, потому что не было числа смертям… Я уже мысленно похоронила тебя… Но сейчас передо мной призрак прошлого… И я не вижу на твоем лице шрамов, Юлиан, о которых ты говоришь. Отчего же тебе плохо? Где эти шрамы?

– В душе.

– В душе…

– Да…

– А я… Изменилась ли я за год? – вдруг спросила королева.

– Изменилась, – честно признался Юлиан.

– И как же? – голос ее дрогнул.

– Ты все так же красива, но выглядишь очень уставшей. И эта усталость обременяет тебя, отбрасывая на лицо тени.

Королева снова умолкла, но из ее взгляда разом пропали высокомерие и гнев. Она приняла его, понял Юлиан, но отчаянно боится старости и угасания. Тогда он медленно поднялся из кресла, поцеловал ее пальчики, на что Наурика ласково, но устало улыбнулась.

Конечно же, он не мог сказать ей, что старость все-таки берет свое и даже всего пару лет назад она была куда свежее. Над ней довлело то, что старит куда сильнее возраста, – бремя правления. И хотя она была лишь женой короля, имеющей по закону отношение к власти исключительно в качестве супруги, но это было лишь по закону. А по факту во дворце зрели вечные заговоры и интриги. И Юлиан понимал, что прибытие огромной мастрийской свиты в почти разрушенный дворец должно было лечь тяжелым грузом на плечи королевы.