У Энди, Рейны и Брэнди плотные репетиции уже были, поэтому я примерно знаю, чего ожидать. Первые полчаса мы будем работать над песнями, потом еще тридцать минут – над постановкой сцены и разными мелочами, а в оставшееся время пройдем сцену целиком: и песни, и движения. Если верить Андерсону, на такой репетиции только и делаешь, что повторяешь одно и то же. Но мне кажется, это не так уж и плохо.
Можем повторять поцелуй между Ларкин и Гарри сколько угодно. Нет, я вовсе не одержима этим поцелуем, поцелуем, поцелуем, поцелуем, поцелуем, поцелуем, поцелуем, поцелуем, поцелуем.
По
це
лу
ем.
Видно же, что я держу себя в руках, да? Совершенно не волнуюсь и держу все под контролем.
– Гарри и Ларкин, подойдите сюда, – окликает нас мистер Ди. Потом он начинает играть вступление к
Мы занимаем места возле пианино, бок о бок, и пропеваем все пятьсот миллионов тональностей, которые мистер Ди держит в голове. Все. В мажоре, в миноре, на пределе диапазона, на нижней его границе.
– Теперь «О».
Есть что-то волшебное и таинственное в том, чтобы повторять дурацкие упражнения распевки вместе с Мэттом. Не говоря уж о том, что во время этих дурацких упражнений он кажется еще более симпатичным. Он стоит идеально прямо, как мальчик из хора, прижимая руки к диафрагме. Мокрые волосы мило складываются в завитки возле его ушей. У меня сейчас сердце не выдержит.
– Прекрасно! Теперь… «Ба»!
Но стоит мистеру Ди произнести это, как снаружи раздается оглушительный раскат грома.
– Хм. Не стоит?
Он поднимает глаза к потолку, будто консультируясь с богом.
Лампы мигают.
– Не стоит, – подтверждает Мэтт.
Мистер Ди кивает.
– Я понял намек. Перейдем-ка лучше к самим песням, пока у нас еще есть электричество, согласны?
Мы начинаем работать над
И моя тоже. Самая любимая во всем мюзикле. Трудно сказать, почему она мне так отзывается, но что-то созвучное в ней есть. Очень созвучное. Да, она вроде бы о том, как средневековый рыцарь тайно спит с фрейлиной. Но на самом деле, мне кажется, речь в ней о принятии и уверенности – и о том, что испытываешь, когда представляешь для себя самое лучшее будущее. Прекрасное будущее, которое нужно держать в секрете, будущее своей мечты.
Наверное, то же чувствовала Рапунцель. Как в песне «Когда начнется жизнь».
Мы все еще вместе у пианино, Мэтт стоит так близко, и я почти готова к тому, что у меня голос сорвется или вообще пропадет. Но я все равно продолжаю петь, и звучание оказывается даже лучше, чем можно было ожидать. Нет, я не идеальна, но слова в целом помню. А Мэтт в роли сэра Гарри все такой же мечтатель, хотя изменение тональности в конце второго куплета ему не дается. Но даже этот небольшой сбой только делает его еще привлекательнее.
С планированием у мистера Ди не складывается, поэтому мы успеваем только один раз пройти с ним
– Мэтт, шаг вперед. Хорошо. Кейт, прислонись к нему и положи руки поверх его рук. Ага.
Дурацкая поза для выпускного, но сейчас она выглядит отлично. Мэтт то и дело тихо извиняется за мокрую кофту, и это так мило, что я то и дело хихикаю – хихикала бы, если бы вообще дышала. Но на деле мой мозг и тело отказываются функционировать, и я чувствую только маленький участок на животе, к которому прижаты руки Мэтта.
Ох уж эти плотные репетиции. Ох уж.
– Да, хорошо, – говорит мисс Джао. – Девон все записывает, поэтому можете потом отдельно с ним встретиться и перенести пометки в свои сценарии. Пока давайте продолжим и разберемся с
Очевидно, мистер Ди, потому что он начал играть отрывок из песни, тот самый кусочек про молочно-белые сумерки, который, по уверению Андерсона, метафорически описывает сперму. Ох. Конечно, всегда мечтала, чтобы эта мысль начала ассоциироваться у меня с мистером Ди. Видимо, я очень сильно краснею, удивив даже Мэтта. Он бросает на меня заботливый взгляд: «Ты точно готова?»
Да я родилась готовой. Еще в утробе была готова. К поцелую, я имею в виду, не к молочным сумеркам и мистеру Ди. К поцелую.
Поцелую.
Глубокий вдох. Я киваю.
Раскат грома. Вот к нему я настолько не готова, что подпрыгиваю от неожиданности.
– Какой громкий, – замечает мистер Ди.
Джао ведет себя так, будто ничего не слышала.