Чекан для воеводы

Самому графу Алехану такая беззвестность и не стяжание чинов и наград были не по нутру. Ему чертовски хотелось славы, но без надоедливых почестей, хотелось денег, но без счета, земельных владений, но без привязки к одному месту жительства… Вот и теперь он, имея генеральский чин, только успевал отказываться от самых лестных предложений, поступающих от доброго братца Григория – второго сына генерал-майора Григория Ивановича Орлова, отошедшего в мир иной в 1746 году, будучи в должности губернатора Новгорода. Григорию, думал Алехан – третий брат по счету – сам Бог велел оказаться в центре внимания. Обаятельный красавец, при том настоящий мужик, без всяких этих новомодных заскоков! Какая же настоящая женщина, в смысле баба, упустит такого жеребчика? Хотя бы она была самой царицей! Вот она и не упустила, одарив Григория всем, чем могла, даже собою. Да и как можно не полюбить Гришку? Иногда Алехану даже казалось, что родись он, не попусти Господь, бабой, сам бы влюбился в него по уши… Но как приподняла Гришку эта царственная любовь! Как вознесла его над простыми смертными! Кто он теперь, бывший юный кадет Сухопутного шляхетского корпуса с вечно голодными глазами? Генерал-фельдцейхместер – это раз. Генерал-директор дворцовых инженеров – это два. Шеф Кавалергардского корпуса, подполковник Конной гвардии при том, что полковником всех гвардейских полков в России была сама императрица, – это три и четыре. Действительный камергер, президент Канцелярии опекунства иностранных лиц… Это… Черт, сбился со счета! К тому же через год после переворота императором Францем Первым возведен в княжеское достоинство Священной Римской империи с титулом «светлости». А это не хухры-мухры. Князь, твою с потрохами! Глядишь и нам, грешным графьям, титул такой же исхлопочет… Гришка к нам добрый. Даже младшего Володьку отослал учиться в Германию на казенный кошт. Теперь вот, закончив Лейденский университет, пожалован Володимир в камер-юнкеры Высочайшего двора, вот-вот станет директором Петербургской Академии наук… Поди плохо!

На новый мундир гусара, как уже говорилось ранее, граф обратил внимание сразу. До этого на поручике Громове был надет мундир темно-синего цвета с желтым воротником на доломане и белой шнуровкой. Тот мундир несомненно принадлежал Лубенскому гусарскому полку. Теперь же на нем был новенький с иголочки мундир Изюмских гусар – красный доломан, темно-синий ментик с белым натурального меха воротником. «Ишь ты, каков герой! – усмехнулся про себя граф Алехан, в который раз пожалев, что не довелось ему самому послужить в гусарах, где его характер забияки и бретера пришелся бы весьма кстати. – Надо будет попросить Гришку, чтобы он пристроил меня еще и в лейб-гвардии Гусарский полк. Буду тогда на балах щеголять мундиром похлеще, чем у этого хлыща… А что? Красный мундир с золотыми шнурами, темно-синие рейтузы – все это мне было бы к лицу. Хотя звание мое не позволяет подобной роскоши. Генерал-аншеф я! Куда же больше?..»

Выпив холодной водки и закусив копченой осетриной, Орлов сказал гостю:

– Что, гусар, понял теперь с кем свела тебя судьба?

– Теперь понял, – кивнул отставной поручик.

– А раз понял, то давай рассказывай все, без утайки. Как получилось это дорожное происшествие, в которое мне пришлось вмешаться?

– Рассказ будет презанимательным, – предупредил гусар, подставив пустой стаканчик под горлышко графина с водкой, которым обносил стол один из слуг. – Я, видите ли, получил неплохое наследство от дядюшки, умершего лет десять назад. Царствие ему небесное! Как только получил, так сразу и вышел в отставку, решив исполнить свою давнюю мечту – поколесить по белу свету, повидать всяческие заморские диковинки. Таким макаром оказался лет через пять своих блужданий по миру в Италии…

– Люблю Италию! – вскричал Алехан. поднимая тост. – За Италию!

– …точнее в Венеции…

– Люблю Венецию! Сенька, наливай еще по одной. За Венецию пьем!

– …И вот в этой самой Венеции, прогуливаясь как-то вечерком по набережной Дожей, я заприметил черную гондолу, прибитую волнами к берегу. В ней лежал какой-то человек, зажимая руками страшную рану на животе. У меня мгновенно вспотела спина, но я, тут же взяв себя в руки, попытался помочь умиравшему. Но было уже поздно, неизвестный скончался, пробормотав перед смертью по-французски: «Мсье, возьмите у меня бумаги. Они стоят очень дорого…» И на этом кончился. Я осторожно вытащил у мертвеца из-за пазухи пачку каких-то бумаг, перевязанных алой ленточкой, и быстро удалился с опасного места, не желая попасть под следствие – венецианские жандармы – просто звери.

– Никогда не говорите так про наших полицейских, – наставительно заметил граф, пытаясь подцепить вилкой соленый груздь. – Это чревато…

– Нет, это я говорю о венецианских жандармах… – оправдываясь, скороговоркой пробормотал гусар. – Уже там, возле гондолы, мне почудилось, что за мной следят. Понимаете? Это самое чувство, что на тебя все время кто-то пялится, я испытываю с тех самых пор. Даже оказавшись в России, я – боюсь… В смысле опасаюсь всяких происшествий.