Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

«Приношу Вам, Антон Павлович, искреннейшую благодарность за Ваше письмо и за то, что Вы так скоро написали мне… Я с Вами совершенно согласна, что у Вас веселее, чем здесь. У Вас есть Машенька или Яденька[207], над которой проделываются разные опыты и глупость которой заставляет всех смеяться над нею. Вы ставите различные феерии для потехи, здесь ничего подобного нет… О богатой невесте для Вас, Антон Павлович, я думала еще до получения Вашего письма. Есть здесь одна московская купеческая дочка, недурненькая, довольно полненькая (Ваш вкус) и довольно глупенькая (тоже достоинство). Жаждет вырваться из-под опеки маменьки, которая ее страшно стесняет. Она даже одно время выпила 1,5 ведра уксусу, чтобы быть бледной и испугать свою маменьку. Это она нам сама рассказала. Мне кажется, Вам понравится, денег очень много» (Е. Эфрос — Чехову, 27 июня 1886 г.).

В этом же письме Дуня сообщает Чехову о том, что она приедет в Бабкино 15 августа, а пока хотела бы продолжить переписку: «Я надеюсь, Антон Павлович, что Вы не будете жестоки и не захотите меня лишить удовольствия получать Ваши письма».

Ответ Чехова на эту просьбу неизвестен. ‹…› Известно лишь то, что примерно в это время он начал писать «Тину».

‹…›

Нравилась ли ему Дуня? Безусловно. При своем «длинном носе» она была красива нездешней красотой (говорю со слов Марии Павловны <Чеховой>, сказанных ею моей родственнице), очаровавшей его еще в таганрогской юности. И вообще, красота евреек была тогда в России притчей во языцех. ‹…› Не устоял и Чехов. Но в лице Дуни Эфрос он встретил женщину, неподвластную его собственным чарам, и особенно его убедило в этом ее последнее письмо, где она, вполне разобравшись, что

ему нужно (главное — что, а не кто), спокойно (и вполне серьезно!) занялась подбором подходящих ему богатых невест, хотя всего лишь за полгода до этого сама ходила в его невестах. Прочитав это сильное и независимое письмо, Чехов посчитал себя полностью свободным от жалости к своей «слабительной слабости», поскольку эта слабость оказалась столь же сильной, как и он сам. Не исключено, что ему захотелось хоть чем-нибудь вывести ее из себя [ЯКОВЛЕВ Л. Гл. 2. С. 24–26].

Осенью того же года Дуня вышла замуж за адвоката Ефима Зиновьевича Коновицера, приятеля Чехова по Таганрогской гимназии.

Коновицеры были соседями Чехова по Мелихову; Е. Г. Коновицер, взяв в свои руки литературный отдел либерального «Курьера», в котором он был пайщиком, поднял его, печатал Фофанова, Горького, Андреева, привлек знаньевцев. Дуня стала переводчицей. Где-то с середины девяностых годов между семьями установились приятельские отношения[208] ‹…› [ТОЛСТАЯ Е. (II). С. 53].

В литературоведении существует устойчивое мнение, что Дуня Эфрос послужила прототипом Сусанны Моисеевны в чеховской повести «Тина». Эту концепцию подробно развивает Елена Толстая:

Именно в те мрачные дни Чехов работал над самой типично нововременской и всех своих вещей — ровно через месяц в «Новом времени» появляется рассказ «Тина». Во многих смыслах — это квинтэссенция нововременского духа, и несомненно его вина — перед Дуней Эфрос. 29 октября ‹…› Чехов написал Киселёвой: «Была сейчас Эфрос. Я озлил её, сказав, что еврейская молодежь гроша не стоит; обиделась и ушла». Чехов не искреннен: утром 29 октября Дуня Эфрос могла раскрыть свежий номер «Нового времени» и увидеть в нём антисемитский рассказ Чехова, в центре которого — молодая буржуазная, эмансипированная, распутная еврейка, описанная с холодной ненавистью, в портрет которой автор включил его черты.

Скорее всего, Эфрос примчалась в Чехову, в гневе потрясая газетой, чтобы выразить свой протест: из чеховского описания этой беседы ясно, что в ответ на упреки Эфрос в антисемитизме он заявил, что написал чистую правду, что еврейская молодежь действительно разлагается и т. п., в результате чего последовало ссора. ‹…›

Рассказ «Тина» произвел публичную сенсацию и был воспринят всеми и как антисемитский, и, вдобавок, как омерзительно грязный. ‹…› Киселёвой Чехов посылает «Тину», сопровождая её словами: «Беру на себя смелость поднести Вам печатную повесть о том, как известные литераторы умеют утилизовать знакомство с чесноком. <Посылаемый фельетон дал мне 115 рублей. Ну как после этого не тяготеть к еврейскому племени?>»[209].