Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Вино стоит 7 р. 20 к., а на остальные 1 фу<нт> сыру швейца<рского>.

24 марта 1897 г. (Москва).

Милый Ефим Зиновьевич, мне хочется повидать Вас, но я нездоров; сижу дома безвыходно и плюю в рукомойник кровью.

Кстати есть дело.

Поклон Евдокии Исааковне и детям.

Ваш А. Чехов.

10 апреля 1897 г. (Москва).

Милый Ефим Зиновьевич, сегодня меня выпустили, и я уезжаю[211]. Низко кланяюсь и шлю самые лучшие пожелания Вам и Евдокии Исааковне.

Книжки доставит Вам О. П. Кундасова[212]. Будьте здоровы и благополучны.

Ваш А. Чехов.

Благодарю очень за Спасовича[213]

. И Салтыков <Щедрин> интересен, но немного утомляет своей однообразной манерой.

19 (31) января 1898 г. (Ницца).

Дорогой Ефим Зиновьевич, 23го у Корша в бенефис Чарского пойдет пьеса моего брата Ал. Чехова (А. Седого) «Платон Андреевич». Будьте отцом благодетелем, исхлопочите, чтобы о сей пьесе было сказано 2–3 слова в «Курьере» и «Новостях дня». Брат дебютирует этой пьесой.

Я, как видите, всё еще в Ницце. Читаю «Курьер». Ничего не пишу, а лишь собираюсь писать. Где будете жить на даче? Как Ваше здоровье? Напишите.

Евдокии Исааковне и детям поклон и привет.

Ваш А. Чехов.

26 декабря 1898 г. (Ялта).

Дорогой Ефим Зиновьевич, поздравляю Вас и Евдокию Исааковну с новым годом, с новым счастьем, желаю Вам жить много лет в добром здравии и полнейшем благополучии. Спасибо Вам громадное за телеграмму и за письмо. Спасибо!!! Здесь было хорошо, но сегодня ветер, холодно; приходится сидеть дома и поглядывать равнодушными очами в окно и завидовать тем, кто в такую погоду не в Ялте. Моя пьеса не идет? Мне не везет в театре, ужасно не везет, роковым образом, и если бы я женился на актрисе, то у нас наверное бы родился орангутанг — так мне не везет!![214]

Будьте здоровы. Жму руку.

Ваш А. Чехов.

14 февраля 1899 г. (Ялта).

Дорогой Ефим Зиновьевич, пишу это Вам конфиденциально, или, как говорят министры, «совершенно доверительно». Как-то года 1½–2 назад Вы говорили мне, что «Курьер» был бы не прочь привлечь к сотрудничеству И. Я. Павловского (Яковлева). Теперь Павловский, насколько я могу понять, совсем разладил с «Новым временем» или близок к этому. Мне кажется, можно вступить с ним в переговоры. Это хороший старый корреспондент, связи у него в Париже солидные — и для «Курьера» он был бы довольно ценным приобретением. Вот его адрес: Monsieur I. Pavlovsky, 7 rue Gounod, Paris. Если нужно, то для переговоров он приедет в Москву[215].

Как Вы поживаете? Что у Вас нового? Тут в Ялте ничего нового, всё старо и всё скучно, особенно в дурную погоду. Вам, конечно, завидую. Поклонитесь Евдокии Исааковне и детям. Где Вы летом на даче? Не в Васькине? Я буду жить в Мелихове всё лето.

Крепко жму руку и желаю всего хорошего.

Ваш А. Чехов.

Этому письму предшествовало другое, написанное И. Я. Павловскому, в котором, что особобенно интересно в контексте нашей основной темы, Чехов дает очень лестную характеристику газете «Курьер» и ее издателям-евреям:

И. Я. Павловскому, 21 января 1899 г. (Ялта).

Дорогой Иван Яковлевич,

Вот что я скажу Вам насчет «Курьера». В этой газете я не заинтересован материально и не сотрудничаю в ней, — не сотрудничаю, потому что не хочу огорчать «Русские ведомости», которые видят в «Курьере» конкурента и которые переживают теперь тяжелое испытание. Но я могу поручиться, что «Курьер» совершенно порядочная, чистая газета; ее ведут и работают в ней хотя и не особенно талантливые, иногда даже наивные (с газетно-издательской точки зрения), но вполне порядочные, умные и доброжелательные люди[216]. О будущем газеты нельзя сказать ничего определенного, так как она может быть прихлопнута, как и всякая другая газета. Настоящее же недурно, подписчиков уже много, и пайщики взирают на будущее бодро, с упованием. О том, что было бы недурно пригласить Вас, говорил мне один из самых видных членов редакции, некий Коновицер, тот самый, которого Вы видели в Васькине (большой пруд), когда ехали ко мне в Мелихово. Он учился в таганрогск<ой> гимназии. Я думаю, что Ваше сотрудничество для «Курьера» было бы просто находкой. Вам же прежде, чем решаться, надо подумать, т. е. познакомиться и с газетой и с ее хозяевами, и столковаться с ними лично. Я напишу завтра Коновицеру (конечно, конфиденциально), он поговорит со своей редакцией, ответит мне; его ответ я пришлю Вам — и тогда приезжайте в Москву. Я напишу ему также, что до окончательного решения Вы желали бы писать корреспонденции под псевдонимом.

5 марта 1901 г. (Ялта).

Милый Ефим Зиновьевич, как это ни странно, но в настоящее время я могу располагать только восемью тысячами, из коих притом пять положены в банк на три года. Но всё же, мне кажется, это не решает вопроса, вероятно, можно сделать что-нибудь, чтобы газетный пай остался при Вас. Сколько Вы должны всего? Или сколько нужно Вам для того, чтобы окончательно разделаться с долгами?[217] Вы напишите мне, а я пока подумаю и, быть может, придумаю что-нибудь.