Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

‹…› Физические и психологические Сусанна несомненно представляет собой точный, натуралистический портрет — Чехов сам написал об этом: он подарил «Тину» актрисе Каратыгиной с пропиской: «С живой списано». ‹…› Но социальная дистанция между столичной курсисткой, дочерью респектабельного московского адвоката и провинциальный гетерой огромна и в описании провинции угадывается таганрогский колорит, как бы относящий эпизод к прошлому опыту Чехова. Получается, что Эфрос при всей вызывающей и оскорбительной похожести героини на неё самое, не могла ни принять рассказ на свой счёт, ни даже на него обидеться — это означало бы скомпрометировать себя. Ей оставалось лишь упрекать Чехова в антисемитизме обижаться на те уровни рассказа, которые были рассчитаны на широкого читателя [ТОЛСТАЯ Е. (II). С. 27–28].

Говоря про «знакомство с чесноком»[210], Чехов имеет в виду еврейство «вообще» и своих еврейских знакомых в частности, «Здешние барыни говорят, что у меня пахнет чесноком. Этой кухонной остротой исчерпывается все их остроумие», — замечает героиня <«Тины»>. Однако особый аромат — «густой до отвращения запах жасмина» — все равно оказывается одним из лейтмотивов образа Сусанны, сопровождая ее на всем пространстве рассказа. Собственно, можно заключить, что подобный отказ от стереотипов, оборачивающийся на деле их остранением и повторением на новом витке, составляет самую сущность метода работы Чехова с еврейской темой [ЭДЕЛЬШТЕЙН].

В научном чеховедении существует особый опыт чтения «Тины» — «вглубь». С такого рода прочтением рассказа читатель может познакомиться в Гл. VIII. на примерах интерпретационно-текстологических работ известных ученых-филологов — Е. Толстой и С. Сендеровича.

Дональд Рейфильд в «Жизни Чехова» весьма оригинальным образом комментирует историю несостоявшейся женитьбы Антона Чехова на Дуне Эфрос:

Мысли о женитьбе посещали Чехова довольно часто, однако, прежде чем он решится на этот шаг, пройдут долгие пятнадцать лет. Своим поведением он напоминает гоголевского Подколесина, который, увидев наконец долгожданную невесту, сбегает от нее, выпрыгнув в окно.

‹…›

Помолвка Чехова и Дуни Эфрос была тайной и краткой ‹…›. Дуня Эфрос продолжала оставаться другом семьи, хотя спустя два года поссорилась и с Машей.

‹…›

Национальность Дуни, несомненно, сыграла свою роль в сближении с ней Чехова, а потом и в разрыве. Как и многие уроженцы юга России, Антон восхищался евреями и испытывал к ним симпатию. Всегда принимая их сторону, он даже Билибина упрекал, что тот трижды употребил в письме слово «жид». Хотя сам нередко использовал это слово не только в нейтральном, но и в уничижительном смысле и считал евреев какой-то другой расой с совершенно неприемлемыми обычаями. Своих новых знакомых он делил на «евреев» и «неевреев», однако, судя по высказываниям и поведению, он скорее принадлежал к юдофилам[РЕЙФ. С. 180, 181, 183].

Приписываемые Рейфилдом Чехову чувства «восхищения» и «симпатии» к евреям вообще, как и характеристика «юдофил», не только являются плодами фантазии этого историка литературы, но и вступают в противоречие с его же собственным, корректным с точки зрения фактографии, утверждением, что писатель «считал евреев какой-то другой расой с совершенно неприемлемыми обычаями» (sic!).

Однако несомненным фактом является, что с теми из евреев, кто ему был симпатичен, Чехов поддерживал близкие дружеские отношения. Это относится и к супругам Коновицер. Бывшая невеста посещала Антона Павловича в Москве, Бабкино и Ялте. В Мелихово она с Марьеей Павловной строила сельскую школу, занималась благотворительностью.

Земляк Чехова Ефим Зиновьевич Коновицер был с ним более чем на дружеской ноге. К сожалению, в научном чеховедении тема их многолетних взаимоотношений в должной степени не раскрыта. Сохранилось 19-ть чеховских писем к «милому Ефиму Зиновьевичу», полных уважения, тепла и дружеского участия. Из них можно сделать заключение, что Коновицер оказывал множество личных услуг Чехову — и как издатель, и как адвокат. Со своей стороны, Чехов в трудную минуту тоже, как мог, старался помочь старому товарищу.

10 или 11 августа 1896 г. (Мелихово).

Многоуважаемый Ефим Зиновьевич, позвольте дать Вам поручение. Если Вы в самом деле приедете к нам во вторник, то не найдете ли Вы возможным привезти от Андреева 12 бутылок вина. Нам нужно: 8 (восемь) бутылок красного вина Деп<ре> уд<ельного> № 24, 1 бут<ылку> красного Токм<акова> и Молотк<ова> № 10, 2 бут<ылки> белого Деп<ре> удел<ьного> № 26 и, наконец, 1 бут<ылку> белого Токм<акова> и Мол<откова> № 1.

Если же раздумаете приехать во вторник, то завтра же велите Андрееву прислать нам оные вина багажом. Приказание это можете передать ему в телефон.

Как делишки? Нет ли чего-нибудь новенького по части красивых женщин? У нас в Мелихове чудесная погода, луна будет улыбаться весь вечер, и если бы Вы приехали, то было бы весьма мило с Вашей стороны. Кстати захватили бы бутылочку вина, сказав жене, что Вы берете это для роженицы.

Деньги на вино при сем прилагаю.

Ваш А. Чехов.