Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Вся постройка на Аутке будет стоить тысяч десять, банк даст семь. В нужде можно будет заложить Кучукой[311]. Недели две назад Левитан предложил мне свои услуги — поговорить с С. Т. Морозовым, чтобы тот выслал мне взаймы денег. Меня соблазнило это предложение, я написал Левитану, что буду рад взять тысячи две с рассрочкой платежа; сегодня же Левитан пишет мне, что я сам должен обратиться к Морозову… Вообще вышла неловкая штука. Ничего не говори Левитану. Денег ни от него, ни от Морозова конечно я уже не возьму и надеюсь, что он больше уже не будет делать мне дружеских предложений. Извернусь сам и думаю, что уплачу все долги, кроме банковского, до наступления двадцатого столетия [ЧПСП. Т. 7. С. 368–370].

И. И. Левитан — А. П. Чехову, 8 января 1899 г. (Москва):

‹…› Ну, как же ты себя чувствуешь? Писал к Морозову? Родной мой, ей богу, я просто не могу говорить с Морозовым о займе, не могу, лопни глаза; самое простое, самому тебе сказать ему, и моментально все и будет сделано.

По-видимому, обостренное чувство личной независимости не позволяло Чехову обращаться за материальной или какой либо иной помощью к сильными мира сего. За исключением А. С. Суворина, которого считал своим другом, он предпочитал не быть никому из меценатов чем-то обязанным. Когда, например, Ольга Книппер, уже будучи его невестой, написала ему со слов своей матери, что: «великая княгиня[312] очень осведомлялась о тебе», — тем самым давая понять, что полезно было бы воспользоваться этим для организации личной встречи, Чехов ответил:

Что касается великой княгини, то передай ей, что быть у нее я не могу и никогда она меня не увидит; если же выйдет какой-нибудь скандал, например с паспортом, то я пошлю к ней тебя [ПЕРЕПИСКА: Чех-Книп. Т. 1. С. 175 и 178].

Ответ Чехова написан в шутливом ключе, неприемлимом, конечно, в случае, если приглашение было бы действительно сделано со стороны сиятельных особ. Однако представляется очевидным, что получить приглашение от Двора Его Величества — например, читать свои произведения членам царской семьи, Чехов не желал и если бы таковое поступило, постарался бы от него уклониться. В отличие от Чехова Левитан как художник нуждался и в помощи богатых покровителей — С. Морозов, например, предоставил ему бесплатно в постоянное пользование хорошо обустроенную мастерскую; и в протекции генерал-губернатора, благодаря которой он мог спокойно проживать в Москве. Нуждался он и в постоянной рекламе соей живописи: 1899 г., например, Левитан обратился к их с Чеховым общему хорошему знакомому — соиздателю газеты «Курьер» Е. З. Коновицеру, с таким вот письмом:

‹…›

сегодня его императорское высочество Сергей Александрович и великая княгиня Елизавета Федоровна посетили мою мастерскую на Покровском бульваре. Если найдете это интересным, — прошу тогда напечатать в Вашей газете [Левитан И.С. 103–106].

В целом же о характере отношений между Чеховым и Левитаном дают представление письма художника Антону Чехову, чудом уцелевшие из их обширного, по всей видимости, эпистолярия — см. ниже (приводятся по [МИР-ЛЕВ] и [ЛЕВИТАН И. (I) и (II))]. Особого комментария они не требуют. По форме здесь можно встретить и шуточно-ернические обращения, и деловые просьбы, и интимные откровения… В целом же — это по настоящему «задушевные» и доверительные письма, обращенные к очень близкому по жизни человеку. На дороге жизни, по которой оба художника шли рука об руку, в «облаке славы». Год за годом они душевно притирались друг к другу и постепенно все шероховатости и первоначальная отчужденность на почве инородства, стерлись, а душевная привязанность — окрепла.

19 мая 1885 г. (Максимовка):

Милейший медик!

Будьте добры, попросите у Марьи Владимировны какую-нибудь книгу для меня, но, конечно, «юридическую». Вы понимаете, что я думаю этим — нечто литературно-вокальное и абсолютное.

Поняли?

Получили ли вальдшнепа?

1) Здоровы ли все?

2) Как рыба?

3) Каково миросозерцание?

4) Сколько строчек?

Затем имею честь и т. д. Жду вас к себе.

Великий художник Павел Александрович Медведев.

Дан в Максимовке 19 мая 85 г.

Пишу на обрывке бумаги за неимением другой, а не по неуважению к Вам. Пред Вами я преклоняюсь и играю отступление.

23 июня 1885 г. (Москва):

Дорогой Антон Павлович!

Москва — ад, а люди в ней — черти!!! Лежу в постели пятый день. У меня катаральная лихорадка. по определению доктора Королевича (не Бовы), которая обещает продержать меня в постели еще неделю или две. Вообще, мне нескоро удастся урваться к Вам, и об этом я страшно горюю. Напишите мне, здоровы ли все у Вас и как Вы поживаете в Вашем милом Бабкине? Просьба моя к Вам: если можно, возьмите Весту к себе (она собака смирная) и держите ее у себя, — я буду гораздо покойнее. Нельзя ли, голубчик, это сделать? Вы много меня обяжете. Прилагаю два рубля, которые покорнейше прошу передать моей хозяйке.

Душевный поклон всем бабкинским жителям. Скажите им, что я не дождусь минуты увидеть опять это поэтичное Бабкино; об нем все мои мечты.

Крепко жму Вашу руку.

Преданный Вам И. Левитан.