Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

P. S. Не пишу Вам сам письмо, так как я чрезвычайно слаб. Пишите мне по следующему адресу: Пречистенка, дом Лихачева, меблированные комнаты, № 14.

Июль 1885 г. (Москва):

В ответ на Вашу бесконечную доброту (?) посылаю Вам мою глубокую благодарность. Коробов был у меня, но уже застал меня почти здоровым, я даже работал. Теперь осталась от болезни только маленькая слабость.

Но, во всяком случае, ехать теперь в деревню бессмыслица: это отравить себя — Москва покажется в тысячу раз гаже, чем теперь, а я уже немного привык к ней. А в деревню хочется ужасно, невыразимо! ‹…› Но что над Бабкиным носятся крокодилы, в этом я вижу многое… и очень многое… Потом позвольте Вам сказать, что я не негодяй, не скотина и пр., а филантроп, пожалуй? и все же в деревню я не поеду ‹…›.

В Москве я пробуду еще недели полторы или две, если выдержу, конечно, а я в этом сомневаюсь; но, во всяком случае, я скоро увижу бабки<нских> милых жителей и, между прочим, Вашу гнусную физиономию. Напишите, здоровы ли у Вас все, как живете, поподробнее; здесь так скучно, одиноко.

Пишите!

Ваш И. Левитан.

24 марта 1886 г. (Ялта):

Дорогой Антон Павлович, черт возьми, как хорошо здесь! Представьте себе теперь яркую зелень, голубое небо, да еще какое небо! Вчера вечером я взобрался на скалу и с вершины взглянул на море, и знаете ли что, — я заплакал, и заплакал навзрыд; вот где вечная красота и вот где человек чувствует свое полнейшее ничтожество! Да что значат слова, — это надо самому видеть, чтоб понять! Чувствую себя превосходно, как давно не чувствовал, и работается хорошо (уже написал семь этюдов и очень милых), и если так будет работаться, то я привезу целую выставку. Ну, как Вы живете, здоровы ли Ваши, скоро ли думаете ехать в деревню? Но, конечно, верх восторга было бы то, если б Вы сюда приехали, постарайтесь, это наверняка благодатно подействует на Вас. Пишите поподробнее.

Ваш Левитан. ‹…›

Пишу Вам на адрес Шехтеля, забыл ваш дом. Адрес: Ялта, библиотека Зибер.

29 апреля 1886 г. (Алупка):

Простите, дорогой Антон Павлович, что так давно не писал. Не писал Вам потому, что очень уже ленив я письма писать, да и вдобавок изо дня в день собирался переехать. Теперь я поселился в Алупке. Ялта мне чрезвычайно надоела, общества нет, т. е. знакомых, да и природа здесь только вначале поражает, а после становится ужасно скучно и очень хочется на север. Переехал я в Алупку затем, что мало сработал в Ялте, — и все-таки новое место, значит, и впечатлений новых авось хватит на некоторое время, а там непременно в Бабкино (видеть вашу гнусную физиономию).

Да, скажите, с чего Вы взяли, что я поехал с женщиной? Тараканство[313] здесь есть, но оно и было здесь до меня. Да потом, я вовсе не езжу на благородном животном таракании, оно у меня было рядом (а здесь, увы, нет)[314].

Ну как вообще живете? Много денег, а сидите в Москве! Скоро ли переедете в Бабкино? Ваши здоровы л<и> все? Нижайший поклон всем Вашим. Пишите.

Ваш И. Левитан.

Передайте Шехтелю, что пробуду я в Алупке недели еще полторы-две и очень рад буду, если он заедет. И пусть не беспокоится, — я север люблю теперь больше, чем когда-либо, я только теперь понял его… Вообще, поблагодарите его за его любезное письмо и попросите извинения, что не пишу ему отдельно; до безобразия здесь обленился!

Не забудьте написать содержание писем Григоровича, это меня крайне интересует[315]. Да и вообще, Вы такой талантливый, крокодил, а пишете пустяки! Черт вас возьми!

Писать надо: Алупка, телеграфная станция.

1880-е годы:

Ты, Антонио XIII, не сумлевайся на счет эфтого фрака; можешь сам его носить, ибо мне сказали, что талантливым людям, как я, неприлично одевать фрак бездарного писателя, компрометирует он.

Ты уж извини, а я матку-правду режу в глаза!

Прилагаю при сем мое глубокое презрение бездарным людям, свидетельство о нежелании видеть тебя и билет для входа на бал Марье Павловне.

10 марта 1890 г. (Париж):

Пишу тебе из Парижа, дорогой Антон, где мы уже три дня живем. Не поехали прямо в Италию, оттого что в Берлине мы узнали, что в Венеции, куда мы главным образом и хотели ехать, страшнейший холод, и мы поехали на Париж. Впечатлений чертова куча! Чудесного масса в искусстве здесь, но также и масса крайне психопатического, что несомненно должно было появиться от этой крайней пресыщенности, что чувствуется во всем. Отсюда и происходит, что французы восхищаются тем, что для здорового человека с здоровой головой и ясным мышлением представляется безумием. Например, здесь есть художник Пювис де Шовань, которому поклоняются и которого боготворят, а это такая мерзость, что трудно даже себе представить. Старые мастера трогательны до слез. Вот где величие духа! Сам Париж крайне красивый, но черт его знает, — к нему надо привыкнуть, а то как-то дико все.

Женщины здесь сплошное недоумение — недоделанные или слишком переделанные, целыми веками тараканства[316].

Здесь громадный успех имеет Сара Бернар в Жанне д’Арк. Собираюсь посмотреть.