Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Дорогой мой Антон Павлович! Ты меня адски встревожил своим письмом. Что с тобой, неужели в самом деле болезнь легких?! Не ошибаются ли эскулапы, они все врут, не исключая даже и тебя. Как ты сам себя чувствуешь, или самому трудно себя проследить? Сделай все возможное, поезжай на кумыс, лето прекрасно в России, а на зиму поедем на юг, хоть даже в Nervi[321], вместе мы скучать не будем. Не нужно ли денег? ‹…› Я чувствую себя нехорошо. Болит грудь, а настроение духа? Ну, да об этом и говорить нечего — оно ужасно. Теперь я на третьем месте после Nervi. Сижу у окна и смотрю на Mont Blanc <Монблан>. Величаво до трепета. С вершины его — одно маленькое усилие и протянешь руку Богу (если удостоит!). Хотел было вступить в законный брак с «музой», да она, подлая, не хочет! Мне очень хотелось бы родить хоть на маленьком лоскутке холста Mont Blanc, да без музы ничего не выходит. Серьезно, пытался несколько раз писат — ни к черту! Через несколько дней еду в Наугейм, где буду лечить специально сердце. ‹…›

Июль 1897 г. (Успенское):

Дорогой мой Антон Павлович!

Ужасно хочется съездить к тебе, повидать тебя, твоих, но при мысли о поездке по такой жаре, да еще в вагоне, просто руки опускаются. Я всегда трудно выносил жару, а с тех пор как получил болезнь сердца, жара меня просто убивает. Как твое здоровье, как себя чувствуешь? работаешь ли? Сегодня, кажется, освящение школы у тебя? Знаменательный день! Какое ты хорошее дело сделал. Браз уже начал писать тебя? Морозов раньше вернулся в деревню, думая еще застать тебя у себя, и очень сожалел, что твой и след простыл. Он считает тебя, да, впрочем, и многие, первым в настоящее время, с чем я никак не могу и не хочу согласиться. По-моему, первый — Ежов, затем Михеев[322], а потом, пожалуй, и ты. Что, взял?!

Кланяйся твоим. Скажи Марье Павловне, что смертельно хочу ее видеть, да боюсь ехать по такому пеклу. Будь здоров и не забывай очень преданного тебе Левитана.

P. S. Стал я понемногу работать. Большею частью дня читаю для практики французские романы. Какие пошляки большинство из французских писателей! Интересны только некоторые стихотворения Виктора Гюго. Страшно красиво, хоть тоже не без ходульности.

Ну, до свидания. Крепко жму талантливою длань.

Лике <Мизиновой> привет, если увидишь ее.

И. И. Левитан — М. П. Чеховой, 29 июля 1897 (Успенское):

Хорошая моя Мария Павловна! Я писал как-то А. П., но ответа не получил, из чего заключаю, что его нет в деревне. Где он, а главное, как его здоровье? ‹…› Голубушка Мари, напишите обо всем этом. Какую дивную вещь написал А. П. — «Мужики». Это потрясающая вещь. Он достиг в этой вещи поразительной художественной компактности. Я от нее в восторге. Что Вы поделываете, дорогая моя славная девушка? Ужасно хочется Вас видеть, да так плох, что просто боюсь переезда к Вам, да по такой жаре вдобавок. Я немного поправился за границей, а все-таки слаб ужасно, и провести два часа в вагоне, да потом еще десять верст по плохой дороге — не под силу. Может быть, похолодней будет, решусь приехать к вам. Мало работаю — невероятно скоро устаю. Да, израсходовался я вконец, и нечем жить дальше! Должно быть, допел свою песню. Что ваши, здоровы ли? Мой привет им.

Искренне преданный Вам

Левитан.

29 мая 1898 г. (Bad Nauheim):

Крови больше нет? <Чехов жаловался на кровохарканье — М. У.> Не совокупляйся часто. Как хорошо приучить себя к отсутствию женщин. Только во сне их видеть много питательнее (я не говорю о поллюциях). ‹…› И если Лика у тебя, поцелуй ее в сахарные уста, отнюдь не больше[323].

31 мая 1898 г. (Bad Nauheim):

Как давно я не имел известий от тебя, дорогой Антон Павлович. Ты на что-либо сердишься? или просто писать не хотелось? Это я еще понимаю. Ну, Бог с тобой. Как себя чувствуешь? Ты, наверное, уже у себя в деревне? О тебе я последнее время знал от других. Слышал, что пребывание на юге принесло тебе огромную пользу, чему, конечно, более чем порадовался. Какую погоду застал в Москве?

Я перенес весною тиф; едва не околел. Теперь лечусь здесь, т. е. принимаю ванны и делаю гимнастику. Чувствую себя гораздо лучше. Тоскую здесь ужасно, не с кем слово сказать. Окружен англичанами, которых, кстати, куда ни приедешь в Европу, всюду бездна, как летом мух. Начинаю думать, что в Англии англичан нет, или уж всюду слишком много! Недели через две, вероятно, еду в Россию, куда смертельно хочется. Хоть и дикая страна, а люблю ее!

Как поживают твои? Как успехи Марьи Павловны?

Если тебе лень написать, пусть Марья Павловна черкнет несколько строк.

Дружески жму руку И. Левитан.

Германия, Bad Nauheim, Hotel du Nord, Levitan.

26 января 1898 г. (Москва):

Ах ты, полосатая гиена, — крокодил окаянный, леший без спины с одной ноздрей, квазимодо сплошной, уж не знаю, как тебя еще и обругать! Я страдаю глистами в сердце!!! Ах ты, Вельзевул поганый! Сам ты страдаешь этим, а не я, и всегда страдать будешь до конца дней своих! Не лелей надежды увидеть меня — я не хочу тебя видеть, противен ты мне, вот что.