Челобитные Овдокима Бурунова

Через год, в мае 1743-го, в Яранск для продолжения расследования был прислан еще один человек – секунд-майор Роман Державин, а в июле у него родился сын Гавриил. Тут бы и написать мне, что приехал он в Яранск с молодой женой на сносях и именно в Яранске родился у них… Нет, приехал он один, а старик Державин родился совсем в другом месте. Правда, яранские краеведы пишут, что Роман Николаевич мог быть в Яранске в самом начале своей военной карьеры и там же мог познакомиться с будущей женой – Феклой Андреевной Козловой, но… мог и не быть, а тем более не встречаться с будущей матерью знаменитого поэта. Во всяком случае, в Яранске наверняка есть здания, в которых отец Державина бывал. Если бы еще знать в каких…

Вернемся, однако, к делу Шамшуренкова. Державин разыскал даже похищенные Корякиным и Голенищевым листы из шнуровых приходных книг яранской ратуши. Наконец, при обыске в доме Корякина была найдена та самая записка с росписью взяток губернатору, прокурору, секретарю и подьячему, о которой говорилось ранее. Державин арестовал Корякина с Голенищевым и опечатал все их имущество, включая винокуренный завод Корякина. По его докладу прокурор предписал Казанской губернской канцелярии «о том без промедления решение учинить и что учинено будет – к генерал-прокурорским делам репортовать».

Думаете, правда наконец-то восторжествовала? Как бы не так. Тем же летом Голенищев бежал из-под стражи и объявился в Казани, где исхитрился подать жалобу на Шамшуренкова, яранского бурмистра Балахонцева и… на майора Державина. Жалобу приняли к рассмотрению, Державина от следствия отстранили, а всех тех яраничей, кого Голенищев в своей челобитной упомянул, Казанская губернская канцелярия приказала забрать и в «непорядочных поступках произвесть следствие во оной же канцелярии без упущения». Державина заменили другим майором – Земнинским, но приступить к следствию он не мог, поскольку яраничи требовали присутствия на следствии Державина. Еще через год майора Зимнинского заменили коллежским асессором Топориным. Тот знакомился, знакомился с материалами следствия – и еще через два года заболел и передал дело присланному из Москвы коллежскому асессору Голчину. У того был сенатский указ о проведении следствия в самые краткие сроки. И действительно, в самые короткие сроки Голчин… договорился с Корякиным и Голенищевым, и сразу же выяснилось, что казна от действий Корякина и Голенищева ущерба не понесла, украденные перегонные кубы были на самом деле выданы местным купечеством заимообразно, свидетели, допрошенные не просто так, а под пыткой, стали отказываться от своих показаний…

Самобеглая коляска

Тут читатель скажет, что это уж к истории изобретения самобеглой коляски Шамшуренкова не имеет никакого отношения, и будет, конечно, не прав. Еще как имеет. Голчин арестовал Шамшуренкова, заковал в кандалы, в колодки, посадил на цепь и приказал бить его кошками и батогами. Несчастный изобретатель, которому тогда было уже шестьдесят, не выдержав пыток, был вынужден отказаться от своих писем в Камер-коллегию. Голчин был тот еще фрукт без страха и упрека. Он в своем докладе по делу потребовал оштрафовать предыдущих следователей, включая Державина, а Шамшуренкова за якобы ложные свидетельства предлагал и вовсе казнить или в крайнем случае сослать на вечное поселение в Оренбург, предварительно бив кнутом и вырезав ноздри. Через пять месяцев Голчин снова заставил Шамшуренкова отказаться от своих показаний и дать подписку, что претензий к Корякину и Голенищеву не имеет, а писал жалобы по наущению яранского бурмистра и купца Балахонцева, который к тому времени успел умереть.

И снова сын Шамшуренкова пишет челобитную в сенат. Яранский магистрат в 1748 году отверг версию Голчина и написал о своем несогласии в Камер-коллегию. Еще и прибавил, что Максим Голенищев с другим яранским купцом Петром Овчинниковым убили яранского бурмистра Григория Попова, и потребовал никаким челобитным этих убийц не верить. Что-то на самом верху еще раз скрипнуло, и шестеренки Камер-коллегии повернулись хотя и не на целый оборот, но не меньше чем наполовину. Голчина и чиновников Казанской губернской канцелярии от расследования отстранили, а многострадального Шамшуренкова под караулом препроводили в Нижний, чтобы тамошняя губернская канцелярия расследовала обстоятельства, при которых Леонтий Лукьянович отказался от своих показаний. На дворе стоял уже 1750 год36

.

В нижегородской тюрьме Шамшуренкова не били, не сажали на цепь, не заковывали в кандалы, и самобеглая коляска, идею которой он все время носил в голове, в самом дальнем ее углу, уже почти затянутом паутиной, ожила, зашевелила колесами, закрутила педалями и заскрежетала зубчатой передачей. В конце февраля 1751 года Шамшуренков решается продиктовать своему племяннику Федору (сам Леонтий грамоте не был обучен) еще одно письмо в сенат, в котором сообщал, что «может он зделать куриозную самобеглую коляску, которая будет бегать без лошади»37.