Человек и сверхчеловек

Энн (пораженная в самое сердце, с упреком). О мама, зачем вы мне напомнили? (Поспешно выходит из комнаты, чтобы скрыть свое волнение.)

Миссис Уайтфилд. Ну конечно, опять я виновата. (Идет вслед за Энн.)

Тэннер (

отходя от шкафа). Что ж, Рэмсден, мы разбиты, уничтожены, обращены в ничто, не лучше мамаши.

Рэмсден. Глупости, сэр! (Выходит из комнаты вслед за миссис Уайтфилд.)

Тэннер (оставшись наедине с Октавиусом, смотрит на него лукавым, испытующим взглядом). Тави! Хотел бы ты чего-нибудь достигнуть в жизни?

Октавиус. Я хотел бы стать великим поэтом. Я хотел бы написать драму.

Тэннер

. С Энн в качестве героини?

Октавиус. Да. Ты угадал.

Тэннер. Берегись, Тави. Энн в качестве героини драмы — это еще ничего. Но если ты не будешь остерегаться — даю голову на отсечение, она за тебя выйдет замуж.

Октавиус (вздыхая). Ах, Джек, если бы я мог на это надеяться!

Тэннер. Голубчик мой, да ведь твоя голова в пасти у тигрицы! Ты уже почти проглочен, в три приема: раз — Рикки; два — Тикки; три — Тави, — и поминай как звали!

Октавиус. Она со всеми такая, Джек; ты ведь ее знаешь.

Тэннер. Да. Она каждому перешибает лапой спину; но весь вопрос в том, кого из нас она съест? Мне лично кажется, что она думает съесть тебя.

Октавиус (встает, сердито). Возмутительно — говорить в таком тоне о девушке, которая в соседней комнате оплакивает своего отца. Но я так хочу, чтоб она меня съела, что готов терпеть твои грубости, ибо ты мне подаешь надежду.

Тэннер. Вот видишь, Тави, это и есть сатанинское в женщине: она заставляет человека стремиться к собственной гибели.

Октавиус. Какая же это гибель? Это достижение заветной цели.

Тэннер. Да, ее цели; но эта цель не в том, чтобы дать счастье тебе или себе, а лишь в том, чтобы удовлетворить природу. Женщина одержима слепою страстью созидания. Этой страсти она приносит в жертву себя; что же, ты думаешь, она остановится перед тем, чтобы и тебя принести в жертву?

Октавиус

. Но именно потому, что ей свойственно самопожертвование, она не станет приносить в жертву тех, кого любит.

Тэннер. Глубочайшее заблуждение, Тави. Женщины, склонные к самопожертвованию, особенно легко приносят в жертву других. Они чужды эгоизма и потому добры в мелочах. Они служат цели, которая продиктована не их личными интересами, а интересами вселенной, и поэтому мужчина для них — лишь средство к достижению этой цели.

Октавиус. Ты несправедлив, Джек. Разве они не окружают нас самой нежной заботой?

Тэннер. Да, как солдат свою винтовку или музыкант свою скрипку. Но разве мы смеем стремиться к собственной цели или проявлять собственную волю? Разве бывает, чтобы одна женщина уступила мужчину другой? И как бы ни был силен мужчина, разве он может спастись, если уж он стал собственностью? Женщины дрожат, когда мы в опасности, и плачут, когда мы умираем, но это не о нас слезы, а о возможном отце, о понапрасну вскормленном сыне. Они обвиняют нас в том, что мы видим в них лишь орудие наслаждения; но может ли такой слабый, мимолетный каприз, как наслаждение одного мужчины, настолько поработить женщину, насколько цель всей природы, воплощенная в женщине, порабощает мужчину?

Октавиус. Но ведь это рабство делает нас счастливыми? Так не все ли равно?

Тэннер. Все равно, если не имеешь собственной цели в жизни и, подобно большинству мужчин, являешься просто кормильцем семьи. Но ведь ты — художник; а это значит, что у тебя есть своя цель, такая же всепоглощающая и корыстная, как цель женщины.

Октавиус. Как это корыстная?