И даже если сейчас эти записки пишу не я (я не могу не признать отмеченное лжечеловеком-ящиком временное противоречие), то независимо от того, кто их пишет, рассказ развивается, кажется мне, предельно бестолково. Во всяком случае, следующая сцена могла бы быть только такой. Я оборачиваюсь и смотрю на нее. Какую позицию по отношению к ней должен избрать пишущий? В зависимости от ее реакции волей-неволей придется решать, что я приобрету и что потеряю, порвав с ящиком. Например, встретит ли она меня, расстегнув пуговицы своего белого халата или полностью одетой… Нет, пуговицы не могут служить критерием… Не исключено, что она забудет застегнуться от испуга или, наоборот, будет застегнута на все пуговицы, стремясь встретить меня торжественно, не упрощая церемонии их расстегивания. Находясь в двух с половиной метрах от нее, я, несомненно, смогу уловить выражение ее лица. Если ее лицо будет выглядеть спокойным, даже если сама она напряжена, значит между нею и врачом полный разрыв и я спас ее от тирании и притеснений врача; если же она, напротив, будет испугана, значит, они с самого начала были сообщниками и я чудом уцелел…
Ну хватит. Все это глупость, о которой и говорить не стоит. Хуже всего не то, что рассказанная мной история звучит неубедительно, а то, что она звучит слишком убедительно. Действительность, подобно мозаичной картинке с недостающими кусками, не такая цельная и состоит из фрагментов. Все-таки какой ему смысл оставлять меня в живых, утверждая, что я – возможно, не я? Я, наверно, повторяюсь: человек-ящик – идеальный объект для убийства. Будь я на месте врача, я бы сразу угостил гостя чашкой чая. Человеку его профессии ничего не стоит влить туда каплю яда. Или же… А вдруг… он уже напоил меня таким чаем? Не исключено. Вполне возможно. В самом деле, нет никаких доказательств, что я еще жив.
Письменные показания
Все, о чем я скажу ниже, – чистая правда. Вы спрашиваете меня о трупе, выброшенном на берег приморского бульвара Т. Я по собственной воле, ничего не утаивая, подробно расскажу об этом.
Имя – С.
Местожительство – (прочерк).
Профессия – практикующий врач (санитар).
Дата рождения – 7 марта 1926 года.
Мое настоящее имя С. Имя, под которым я зарегистрировался на санитарно-гигиенической станции и занимался врачебной практикой, принадлежит господину военному врачу, бывшему моим командиром в годы войны, когда я служил в армии санитаром, и взято мной с его ведома.
К уголовной ответственности не привлекался, в полиции и прокуратуре в качестве подозреваемого не допрашивался.
Государственных должностей до сего времени не занимал, наград не имею, пенсии и пособия не получаю.
Холост, но если говорить о моем семейном положении детально, то следует отметить, что до прошлого года я проживал в незарегистрированном браке с N. В качестве медицинской сестры она помогала мне в работе и вела все финансовые дела. Она была законной супругой господина военного врача, именем которого я воспользовался, начав заниматься врачебной практикой. Прошу учесть, что мы жили вместе с ведома и согласия господина военного врача, так что и здесь никаких претензий ко мне быть не может. Между мной и N. до недавних пор серьезных разногласий не было, но, когда в прошлом году я нанял медсестру-практикантку (Ёко Тояма), она возмутилась и предложила расстаться.
Я согласился, и это положение сохраняется до настоящего времени.
В годы войны я отбывал военную службу в качестве санитара и, используя полученный опыт, стал заниматься врачебной практикой – отзывы пациентов были самые благоприятные, хочу также отметить, что я не пренебрегал советами и помощью господина военного врача, имевшего диплом. Моей излюбленной областью, в которой я проявлял особое мастерство, была хирургия, например операция по удалению аппендицита. Если вы будете осуждать меня за то, что я в нарушение закона занимался врачебной практикой, то я могу заявить, что глубоко сожалею о том, что незаконно присвоил себе чужое имя, обещаю отныне прекратить всякую врачебную практику и приношу всем свои искренние извинения.
Что же касается трупа, о котором вы меня спрашивали…
Что произошло с С.
Теперь ты пишешь.
Полутемная комната, в которой потушен верхний свет и горит лишь настольная лампа на рабочем столе. Только что ты оторвался от «Письменных показаний», которые начал писать, и глубоко вздохнул. Оставаясь в той же позе, ты слегка наклоняешь голову направо и видишь тонкую полоску света на уровне правого угла стола. Это щель под дверью, куда проникает свет из коридора. Если бы кто-то стоял за дверью, тень его обязательно легла бы на полоску света. Ты ждешь. Семь секунд, восемь секунд… За дверью никаких признаков жизни.