Человек из Назарета

Вечером они стали лагерем у небольшого ручья, и Мария Магдалина упросила Иисуса позволить ей остаться с ними. Иисус ласково разговаривал с ней, и Андрей, собиравший хворост для костра, слышал, как Иисус говорил:

– Не стоит плакать, дочь моя, только оттого, что фарисеи плюют тебе вслед.

– А сами приходят по ночам, – отвечала Мария, – с деньгами и со словами любви на устах.

– Не обращай внимания на то, что говорят тебе эти лицемеры, живущие во власти предрассудков и раздираемые ревностью. Ведь ты – прекраснейшая из дочерей Евы! И если ты хочешь плакать, то плачь по другому поводу. Нельзя вразнос торговать тем, что свято. Нельзя священные сосуды наполнять требухой и выставлять на прокорм собакам. Господу милы объятия любящих, хотя он и отводит очи свои, поскольку даже наш Небесный Отец не считает возможным вмешиваться в дела влюбленных. Но он плачет, когда объятия превращаются в предмет торга. Плачь же и ты.

Но Мария не стала плакать. Вместо этого она сказала:

– А говорят, ты не знаком с объятиями женщины. Это так?

– Кто так говорит, тот не прав, – улыбнулся Иисус. – С другой стороны, какая жена вынесет жизнь спутницы странствующего проповедника?

– Я знаю одну такую, – смело сказала Мария. – И трудности странствий ей вполне по плечу. К тому же одежда на тебе и твоих спутниках оборвалась и пришла в негодность, ее нужно стирать и чинить. А когда вы сами готовите рыбу, то большей частью оставляете ее непроваренной. Вам нужен кто-то, кто бы о вас заботился.

– Да благословит тебя Господь, дочь моя, – сказал Иисус. – Но то, что ты предлагаешь, невозможно. Что скажут люди? Мы знаем, что большинство из живущих глупы и недалеки. Но нам должно избегать некоторых поступков, которые помешали бы нам посеять и взрастить семена нового царства.

– Так мне нельзя с вами?

– Ты можешь следовать нашей дорогой, но не с нами. Мои спутники, в конце концов, мужчины. Каждый день они начинают и заканчивают молитвой. – Иисус улыбнулся и продолжил: – И нельзя вводить их в искушение.

Искушение. Это слово услышал подходивший к Иисусу и Марии Иуда Искариот. Он остановился и, спрятавшись за ствол дерева, стал слушать.

– А те деньги, что я скопила, – спросила Мария, – можно ли считать их грязными?

– Деньги не могут быть ни чистыми, ни грязными, – отозвался Иисус, – ибо не даны им совесть и разумение. И если ты хочешь отдать их бедным, то даже не сомневайся.

– Я не собиралась отдавать их бедным. У меня были другие…

И тут Мария, увидев за деревом край чьей-то одежды, воскликнула в беспокойстве:

– Кто-то нас подслушивает!

А когда Иуда Искариот вышел на открытое место, она, показав на него, проговорила:

– А вот и один из фарисеев, что проклинали меня днем…

– А ночью шептали слова любви? – продолжил Иуда. – Я думаю, не стоит меня звать фарисеем.

– Иди с миром, дочь моя, – сказал Иисус Марии, – мы скоро встретимся.

Мария поцеловала руку Иисуса и отошла, бросив на Иуду сердитый взгляд.

Иисус же, обратившись к нему, спросил:

– Ведь я не в первый раз слышу твой голос, верно?

– Могу я присесть? – спросил Иуда.

Он сел – чисто одетый, стройный, тридцати лет от роду человек с умным взглядом и речью выпускника хорошей иерусалимской школы.

– Голос, который ты слышишь сейчас, – сказал Иуда, – ты слышишь впервые. Я в этом уверен. Но я пришел сюда не задавать вопросы. Всю свою жизнь я и мои лицемерные братья были теми, кого ты назвал гробами повапленными (отличная фраза, да будет мне позволено так говорить), винил в том, что мы только и делаем, что омываем руки перед едой…

– Ничего плохого в этом нет, – перебил Иуду Искариота Иисус, – и, прошу тебя, не нужно избавляться от этой привычки – даже ради меня. Только стоит помнить: Господу не так важны мыло душистое и полотенце пушистое.

– Я использую эти слова в переносном смысле, и ты это понимаешь, – продолжал между тем Иуда Искариот. – Ты можешь обвинять меня в чем угодно. В том, что я вижу лишь форму, но не вижу сути, что скольжу по поверхности, что громко молюсь в синагоге, а в смысл молитвы не вникаю. Но теперь все по-другому. И я прошу – верь мне, меня более не удовлетворяет то, чем я жил раньше. Ты мне веришь?

– Охотно верю, – отозвался Иисус. – Главное, чтобы тебя не слишком удовлетворяло то, что ты отказался от того, что тебя до этого так удовлетворяло. А как добываешь ты хлеб насущный?

– Я служу государству. Читаю и пишу по-еврейски, по-гречески, на латыни. Перевожу бумаги. В нашей стране теперь много разных языков. Ты, верно, заметил, что у меня руки девы, не знакомые ни с плугом, ни с рыболовной сетью. И я не пахал и не ловил рыбу, как это делали твои ученики. Мой отец был богатым человеком, и он говорил: у сына моего никогда не будет на руках мозолей, а в волосах – строительной пыли. Мои деньги позволят ему стать ученым человеком. Так и получилось. Взгляни – перед тобой ученый человек. И ученый человек хочет служить тебе. Но сначала я должен смыть с себя то, что ко мне пристало за эти годы, и попросить прощения.

– Не мне прощать тебя, – сказал Иисус. – Прощает Отец наш Небесный. Но за что ты хочешь попросить прощения?