Человек, который плакал от смеха

Вот уже тридцать лет пресса бог знает что болтает о нашей преступной ассоциации: ее называют сектой, ложей Propaganda Due[286] — Р2, могущественным заговором, дикой формой масонства. Я счастлив, что могу наконец восстановить истину. Мы — банда кретинов. Основателями клуба были Стефан Хаскелл, Шарль де Ливоньер, Эдуар Люссан, Гийом Рапно и ваш покорный слуга. Стефан был самым красивым, Шарль — самым забавным, Эдуар отличался самым буйным воображением, Гийом — совершеннейшим безумием, а я… думаю, я хотел, чтобы обо мне говорили больше, чем о других. Почему? Темна вода во облацех… Полное собрание моих сочинений до сих пор не дало ответа на вопрос. Наше объединение, может, и выглядело противоречивым, но мы держались вместе. Стефан, плейбой банды, меланхоличный красавец, происходил из семьи Галлимар, свою «вековечную» тоску он маскировал улыбкой в тридцать два зуба. Шарль, самый низенький из всех, напоминал шумного ребенка и все время говорил и делал глупости. Он, кстати, не изменился, так и остался ужасным фантазером. Эдуар прикидывался неразговорчивым — и то и дело отпускал саркастичные замечания, рисовал батальные сцены, знал наизусть все фильмы ужасов и очень мило разбивал сердца девиц-мазохисток, которые влюблялись в него пачками. А Гийом… ну что Гийом… В нем жил бунтарь. С шестнадцати лет он посещал ночной клуб Apocalypse,

куда мы не заглядывали, и водился со всякими подонками, людьми из шоу-бизнеса и девицами мадам Клод[287]. Я же, парень с длинным подбородком, в очках и с тощим телом, сразу сообразил: присоединюсь к ребятам — все девушки будут мои. Почему нам было так хорошо вместе? Этого мы никогда не узнаем. Никто никогда ничего не анализировал и не рассчитывал, но мы все время смеялись. Сейчас мне кажется, что все 80–90-е прошли под знаком веселья. Учеба, будущее, Франция, любовь и даже секс были на втором плане, по меткому замечанию Бруно де Стабенрата[288], плелись в хвосте кавалькады. В тот день, когда некоторые задумались — и что, черт возьми, мы делаем на этом корыте?!

 — кораблекрушение уже произошло. Десять лет инфантильной горячки не пошли на пользу ни здоровью, ни внешнему виду. Восемьдесят костюмированных балов в самых немыслимых, сногсшибательных местах. Вечеринки на актуальные темы, идеи, пародирующие любимые фильмы или диски, насмешки, подтрунивание, парижские скандалы и дебильные провокации. Глупости приветствовались — мы гордились собой, когда удавалось выкинуть особенно идиотский фортель. В мае 2014-го, когда создатели фильма «Дикая банда»[289] устроили в Каннах вечеринку DSK[290] по случаю запуска нового фильма Абеля Феррары[291]

, мужчины пришли в пеньюарах, женщины оделись горничными, бал правили дурной вкус, вульгарность и кретинизм. Я сразу подумал: «Воистину какасьенская идея!»

Сегодня, по прошествии трех десятилетий, я понимаю всю абсурдность нашего поведения: взбунтовавшись против одной золотой клетки, мы не придумали ничего лучше создания… суперэлитного клуба. Двести человек сбились в кучу, чтобы устраивать разъездные праздники, и… стали параллельной общностью, этаким братством, живущим по принципам снобских студенческих сообществ Гарварда, Принстона и Йеля. Гора родила мышь… Мы замахивались на революцию, а кончилось все элитистскими вечеринками спесивых плутократов.

После Sciences Po путь лежал в Национальную школу администрации или в CACA’S.

Нужно было определяться, и ностальгия не извиняла нашей политической неангажированности. Наше бессилие — мы называли его светским анархизмом — проистекало, скорее всего, из разочарований эпохи, идеологи которой потерпели неудачу. Caca’s Club ничем не способствовал падению Берлинской стены, разве что дурацкой надписью, сделанной в 1989-м. Оправдание нашлось мгновенно — как пела Милен Фармер[292]: «Все вокруг хаос, веемой идеалы — пустые слова». Мы намеревались победить хаос водкой, и то, что некоторые называли «Трауром по утопиям», обернулось для нас долгим, мучительным и нескончаемым похмельем. Как же мы пили! Никогда потом я не нагружался так, как в те времена. Все мои дружки были натуральными пьяницами, почти алкашами. Я не преувеличиваю: каждый день кто-то впадал в этиловую кому, девушки спали в канавах, парни грязно ругались, брань переходила в потасовку. 25 января 1987 года я провел в «Батаклане» чемпионат мира по бостелле[293]. Хорошо, что любители наркоты в нашей банде оставались в меньшинстве (благословенные времена!), иначе все мы отправились бы на небеса в тот год, когда Чекпойнт Чарли[294] в Берлине превратили в туристический аттракцион.