Меня осаждают образы: Хосин, который на ходу толкает меня, замешивается в толпе возле церкви, выкрикивает «Аллах акбар!» и взрывает бомбу… Момо, который страдает оттого, что старший брат «предал» его, оставил одного, но сдерживает слезы… Жертвы взрыва, стонущие от боли в приемном покое… Крик матери, лишившейся ребенка…
«Зачем?»
Зачем умирать? Зачем убивать незнакомых людей? Какие убеждения стоят того, чтобы идти ради них на смерть?
Сейчас над моими коленями, в ящике стола, заряжается ноутбук Хосина Бадави. Как только редакция опустеет, я смогу задать ему этот мучительный вопрос: «Зачем?» И может быть, сам на него и отвечу.
«Зачем?»
Сегодня утром здесь отпраздновали мое возвращение. Мне устроили такую теплую встречу, словно всегда любили как родного. Сотрудники, которые прежде постоянно третировали меня, внезапно проявили трогательное участие, расспрашивая о здоровье, о настроении, о переживаниях. Я старался «соответствовать» и не разрушать эту идиллию, сердечно улыбаясь всем подряд. Перед таким бурным проявлением чувств не устоял даже Пегар, который всегда требовал любви прежде всего к себе самому: он выставил три бутылки игристого вина, которое именует шампанским, разлил его по пластиковым стаканчикам и заставил всех проглотить это теплое пойло, провозгласив тост за мое выздоровление.
Появившись в редакции, я был вынужден повторить свой рассказ о теракте не менее двадцати раз: каждый сотрудник желал выслушать его только в приватной беседе со мной. В ходе этой процедуры мое повествование обогащалось все новыми и новыми подробностями, так что к концу оно уже вполне тянуло на официальную версию.
Одна только Умм Кульсум не подвергла меня допросу. Вначале совершенно безразличная, она появилась аккурат к распитию игристого – спиртное она чуяла, как оса варенье, – а услышав ликующие крики нашей команды, расплылась в улыбке, подняла свой стаканчик и завопила в унисон с остальными. Теперь, после моего чествования, она тоже поглядывает на меня вполне благосклонно. В ее глазах я возвысился сразу на несколько пунктов. Она признала меня – еще бы, ведь это в мою честь вся редакция лакала игристое! – хотя прежде, встречая в коридоре, никак не могла вспомнить, кто я такой.
«Зачем?»
Половина первого. Перерыв на обед.
По бельгийскому обычаю, каждый сотрудник принес свой «перекусон» – скромный набор еды, приготовленный супругой. Мой желудок ноет, требуя пищи, – увы, мне, как всегда, нечего есть. Решаю выйти и глотнуть свежего воздуха, чтобы обмануть голод.
У подъезда стоят с сигаретами наши курильщики.
– Хочешь подымить, Огюстен?
Почему бы и нет? Я вспоминаю, что табачный дым частично приглушает голод. Затягиваясь сигаретой, я слушаю их рассуждения о последних событиях. Хотя ответственность за теракт еще не взяла на себя ни одна организация, они убеждены, что скоро появится коммюнике ИГИЛ или «Ан-Нусра».
– Хосин Бадави наверняка примкнул к террористам через Интернет. А вообще-то, есть подозрение, что он и в Сирии обучался.
– Ну да?!
– Правда, родные это отрицают. И соседи тоже. Пока вроде бы не доказано, что он уезжал из страны.
– Хорошо бы найти его ноутбук.
– Да полиция уже все перевернула, даже помойки обыскивает.
– Вот когда его найдут, тогда и выявятся все контакты.
А я стою себе, покуриваю и злорадно думаю, что вся необходимая информация заложена в предмете, которым мне повезло завладеть.
– А что, если он смертник-одиночка, который стал радикалом сам по себе, без руководителя, и не принадлежит ни к какой боевой ячейке?
– Это большая редкость! Но и такой террорист все равно не может действовать самостоятельно.
– И все же это случается.
– Даже если он и одиночка, этот взрыв обязательно припишет себе какая-нибудь организация. Еще бы, кто же упустит такой лакомый кусок – восемь убитых, двадцать пять раненых! Какая реклама! Первая же группа, которая возьмет это на себя, «начинает и выигрывает».
И они смеются.
– А кроме того, даже когда они работают в одиночку, за границей у них есть мозговой центр, который указывает нужную мишень.
– И какая же это мишень в данном случае?
– Христиане! Он уничтожил христиан, выходивших из церкви после мессы.
– Не согласен! Во-первых, это была не месса, а отпевание. Во-вторых, на похоронах присутствуют все без исключения – христиане, атеисты, евреи, буддисты, мусульмане. Нет, я считаю, что Хосин Бадави выбрал людное общественное место, потому что ненавидел Шарлеруа!
– И не только Шарлеруа, а всю Бельгию с нами вместе! Нашу мирную, спокойную Бельгию, в том числе и Шарлеруа.
– Нет, бери выше: всю Европу разом! Подумай сам: коли уж он выбрал для нападения эту маленькую страну, значит у него была особая цель… Ведь не трогают же террористы Португалию, Андорру или Монако. Вот где собака зарыта: они наметили себе такую скромную и символическую страну, как наша, потому что Бельгия приняла у себя многие европейские общественные организации. И тем самым пригрозили всей Европе, мой милый.
– Ну а ты как думаешь, Огюстен? Ты ведь его видел, этого Хосина, что скажешь?
Я гашу сигарету об стену:
– Я же не видел, что у него в голове.