Ну-у, да, верно, но не забывайте, что это было в феврале – марте 1964 года. А мы сейчас говорим об августе – сентябре 1968-го.
Что ж, во-первых, самиздат создавал ему аудиторию. В декабре 1964‑го я прочел в Варшаве самиздатский вариант его «Большой элегии Джону Донну».
Мне хотелось бы добавить еще пару замечаний. Долг перед КГБ и советским государством обязывал Владимира и Николая приказать московским пограничникам: когда мистер Клайн будет пересекать границу, загляните во все его карманы. Он наверняка везет что-то такое, вывоз чего мы должны пресечь. Почему они не отдали такой приказ? Я всерьез призадумался над этим лишь год с лишним назад. Я размышляю, и у меня до сих пор нет однозначного ответа, но крепнет ощущение, что советские власти сознательно разрешили мне вывезти за границу не меньше двух дюжин контрабандных стихов во внутренних карманах куртки. Единственное иное объяснение – банальный сбой бюрократической машины. Тоже возможно, но, по-моему, маловероятно. А что думаете вы?
Конечно, я уверен: никому даже не приходило в голову, что Бродский – будущий нобелевский лауреат.
Я хотел бы еще кое-что добавить. Когда, услышав об Ахматовой, они презрительно фыркнули, я в ответ спросил: «Кто ваши любимые поэты?» И они без заминки назвали мне одного поэта. Так что в поэзии они разбирались, а упомянутый ими поэт, пожалуй, считается, на вкус некоторых, весьма неплохим. Его включают в антологии и тому подобное. Это был Роберт Рождественский. Вам знакомо это имя?
Кое-какие его вещи вы можете найти в антологии советской поэзии 1960‑х или 1970‑х годов. Этот поэт был любимцем номенклатуры – хотя, пожалуй, я чересчур обобщаю. Но когда читаешь некоторые стихотворения, понимаешь, что он пытался быть вторым Маяковским – а Маяковский славил Ленина в 1920‑х годах, когда для советских читателей Ленин был фигурой наподобие божества.
Рождественский полагал, что коммунизм будет существовать вечно – самое малое, до XXX века. Ленин будет величаво спускаться по лестнице столетий[49]
и так далее и тому подобное. Итак, могу предположить, что эти сотрудники КГБ были неравнодушны к поэзии. Можно предположить, что им нравилась такая политическая поэзия и им было отрадно думать, что советское государство, которому они служат, будет существовать вечно, вечно прославляемое поэтами.Не знаю, что я сказал бы им. Но, конечно, правдивый ответ звучал бы так: «Да, при мне будет целый ворох».
Предполагаю, я бы солгал, но это определенно не удержало бы их от приказа устроить мне личный досмотр на границе. Я пришел к двум совершенно однозначным выводам. Пожалуй, лучше сказать – к одному выводу и к следствию из этого вывода. Вывод рисует этих людей в самом позитивном свете, а следствие из вывода – в самом негативном свете в том, что касается их верности служебному долгу. Вывод таков: они сознательно допустили вывоз стихов Бродского за границу, зная, что в других странах эти стихи будут публиковать и переводить. А следствие из этого вывода таково: тем самым они предали свое ведомство и свою страну, которым присягали на верность и лояльность.
Они служили в той ветви КГБ, которая отличалась от других. Эти суровые вопросы, с которых они начали, – насчет моего пребывания в окрестностях военного объекта… Полагаю, они, скорее всего, знали, по каким причинам я там оказался. И знали, что шпионаж совершенно ни при чем. Они были образованными людьми. Я предположил, что они имели высшее образование. А образованный русский человек обычно – в подавляющем большинстве случаев – знает и любит русскую поэзию. Этим русская культура отличается от других.