Человек разговаривает с ветром

Перед отъездом капитан первого ранга долго беседовал со старшиной. Мы не знали, о чем они разговаривали. Только Тулупов вышел из кубрика красный, вытащил из кармана большой цветастый платок, вытер лоб и зло посмотрел на нас.

Вечером Чаплинский передал мне Васькины книги — Железнов был на вахте. Узнав об этом, Васька не удержался.

— Справедливость восторжествовала, — сказал он и смешно прищелкнул языком.

На следующий день начальник политического отдела уходил на Большую землю. Мы стояли на берегу и долго махали бескозырками. Нам казалось, что уезжает кто-то из нас.

А вскоре Тулупова отозвали с острова. Вместо него прибыл Стебелев.

Стебелев… Он появился у нас ранним утром. Тогда мы строили курилку, и нам чуточку приоткрылась душа этого человека. Потом мы сажали деревья, «комсомольскую аллею». Это тоже придумал Стебелев. Аллея убегала от кубрика вниз к морю. Когда она была готова, Стебелев сказал:

— Ну, молодцы-гвардейцы, радуйтесь. Пройдет время, разъедетесь вы, а здесь зашумят листвой тополя. Теплыми словами вспомнят вас тогда те, кому доведется служить на острове. О добрых делах ведь всегда хорошо говорят…

Впервые мичман произнес такую длинную речь. Нам было приятно его слушать, — очевидно, потому, что мы сделали доброе дело и сами того не подозревали. Стебелев открыл нам глаза.

Но самое интересное, что Стебелев начал выводить в люди Ваську Железнова. Он назначил его нештатным библиотекарем поста. Васька строгал доски для книжной полки, и его курносая физиономия блаженно улыбалась. Ему нравилось быть библиотекарем. Васька строгал доски, вдыхая крепкий запах смолы, и напевал:

И садоводы мы, и плотники…

У него было отличное настроение. А когда у человека такое настроение, ему, конечно, хочется петь.

Шли дни. Стебелев нам нравился, а мы нравились ему. Во всяком случае, у всех было такое мнение. Единственным, кто не высказывался на этот счет, был сам Стебелев. Относился он к нам строго и вместе с тем тепло, по-дружески.

И вот я стою на побережье острова у самого уреза воды. На вершине сопки мачта, а рядом с ней — крошечная фигура человека. Это новый командир нашего поста мичман Стебелев.

Я смотрю на сопку. Мичман вдруг исчез. И тут я замечаю ребят. Они бегут по «комсомольской аллее» сюда, к морю.

Матросы подбежали к шлюпке и схватились за планшир. Васька Железнов повернулся ко мне и ехидно спросил:

— Боишься ручки запачкать?

Я плечом навалился на шлюпку. Подошел Стебелев и стал рядом со мной.

— Раз, два, взяли! — командует мичман.

Мы напрягаемся изо всех сил. Шлюпка медленно полает по песку к морю.

Небольшой корабль под флагом гидрографической службы качается на волнах в нескольких милях от острова. Мы идем к кораблю.

Шлюпка поднимается вверх, и весла загребают воздух, потом она проваливается вниз, весла по валек уходят в воду. Грести трудно. Стебелев то и дело перекладывает руль.

— Два, раз! — командует он, стараясь перекричать ветер.

Шлюпка с трудом продвигается вперед. Мы гребем плохо, и, наверное, нас никогда бы не взяли на соревнования.

У Васьки Железнова на лбу выступил пот. Мне его жаль. Нештатный библиотекарь неумело ворочает веслом.

— А ну, молодцы-гвардейцы, навались, поговорим с ветром! — кричит Стебелев. — Два, раз!.. Два, раз!

Мы наваливаемся на весла. Гребок. Еще гребок. Мы не жалеем сил. До корабля осталось не так уж много. Гребок. Еще гребок. Сейчас мичман узнает, на что способны парни, если им по двадцать с небольшим.

— Весла по борту!

К кораблю мы подходим с кормы. На палубу летит носовой. Шлюпка затанцевала у борта. Вахтенный в черном блестящем реглане перегнулся через леера и басит в мегафон:

— Принимайте радиоаппаратуру!

Гидрографы передают нам ящики. Мы ставим их в корме. Стебелев трогает ящики большой шершавой ладонью.

— Почта! — басит мегафон.

В шлюпку летит туго перевязанная пачка газет.

— Отдать носовой!

Мы отталкиваемся от борта. Впереди на несколько миль горбатится море. Ветер срывает гребни волн и с силой бьет в лицо.

— Два, раз!.. Два, раз!

Вода окатывает нас и заливает шлюпку. Ящики с аппаратурой становятся мокрыми. Стебелев бросает руль, стягивает с себя шинель и накрывает ею ящики. Васька Железнов пустил по борту весло, снял бушлат и положил его рядом с шинелью мичмана. Мы бросили грести. Матросские бушлаты полетели в корму. Стебелев укутывает ими ящики с аппаратурой. Теперь вода льет на нас а на бушлаты. Сверху лежит мой. На нем лужа.

— Два, раз!.. Два, раз!

Мы гребем изо всех сил. Мы не хотим поддаваться морю и, наверное, нас все-таки взяли бы на соревнования.

Шлюпка прыгает вверх и вниз. Мокрые робы прилипли к спинам. Свинцовая волна тяжело бьет в борт.

— Навались! — кричит Стебелев.

Мы наваливаемся, и шлюпка носом режет волну. Но новая волна разворачивает нас лагом. А берег уже близко, рукой подать.

— Навались!..

Мы крутимся в нескольких метрах от острова и ничего не можем поделать с шлюпкой. Накат. А в накат трудно подойти к берегу.

— Эх, черт, перевернет, попортим аппаратуру! — ругается Стебелев.