Челтенхэм

Документов по другой тематике шкафы хранили бессчетное количество, но тут Мэриэтт откровенно признала собственное бессилие – что-то понять или хотя бы примерно разобраться было решительно невозможно. Это был совершенно иной уровень, о таких схемах и методах она в жизни не слыхала, и все эти цифры, баллы, коды и локации ей ровным счетом ничего не говорили. Не помогали ни даты, ни дедушкины комментарии. Чтобы вникнуть, требовалось немало времени и помощь грамотного специалиста – но времени у нее не было, а специалист, как выяснялось, даже и не собирался раскрывать свои секреты. В паре случаев научное чутье подсказало Мэриэтт, что речь идет об эксперименте по кольцевому принципу с неразъясненно-бесконечным вливанием нового материала, что подтверждал наскоро набросанный рукой дедушки Ричарда рисунок в виде кружка с отдельными заштрихованными сегментами. Рисунок Мэриэтт сфотографировала, но этим ее достижения и ограничились.

Она вернулась к той, первой папке и вновь задумчиво ее пролистала. И здесь ее настиг очередной сюрприз. Изнутри, к задней крышке с мраморными разводами, прилип листок – если верить языку вещей, бесцеремонно вырванный из пасти зажевавшего его принтера. Никакого отношения к содержимому папки листок не имел и явно оказался там случайно – тонкая, почти папиросная бумага, бледно-дымчатая распечатка, точнее, ее обрывок, часть фотографии, изображающей не то облом, не то скол вроде бы стены, а вроде бы и балки, а может, и не стены и не балки, а, скажем, геологоразведочного керна из скважины. Поверх – вновь дедушкиной рукой – обычные крестики и стрелки плюс колонка цифр. И все.

Но у Мэриэтт при виде этой мутной во всех смыслах картинки отчего-то сжалось сердце. От разодранного листочка дохнуло ужасом, отголоском тех кошмаров, которые она когда-то изгнала из памяти, заперла в сундук под семью замками и навеки замуровала в недрах и толщах. И вот теперь благодаря невнятной бумажке Мэриэтт ощутила, как там, за теми самыми запорами-засовами, вдруг шевельнулось нечто неумершее и страшное. И одновременно еще одна мысль неожиданно пришла в голову: а ведь если бы не Диноэл, она бы ничего этого не узнала.

Однако посвящать Диноэла в свои страхи и подозрения Мэриэтт в тот раз не стала. Она была человеком взвешенных решений и, кроме того, не зря воспитывала в себе дисциплину мышления. Что ей известно? Да, в общем, ничего – горсть странных фактов и неясные догадки. Что же, броситься Дину на шею с криком «Любимый, ты был прав»? Но в чем прав? Выражение «себе на уме» давно уже стало для Мэриэтт чем-то наподобие жизненного кредо: в трудной ситуации она не торопилась ни доверять постороннему суждению, ни делиться с кем-то пришедшими в голову соображениями. Надо все обдумать. Выдержки на это у нее хватало.

Но процесс уже пошел – призраки, пожравшие разум отца, вновь ожили в душе дочери. В ту ночь, когда, крадучись, Диноэл вступил под своды Челтенхэмского замка, Мэриэтт вновь услышала во сне железный плач поездов и проснулась от этого плача, да так, что едва не подскочила на кровати.

– Это была репетиция, – произнесла она вслух.

Да. Вот почему дедушка Ричард столько раз повторял опыт по трансформации аксона. Его не волновал результат, он был Ричарду известен заранее, ему важно было учесть и предусмотреть все те мелочи и случайности, которые могли возникнуть, когда все то же самое начнет проделывать Мэриэтт. Король стремился обезопасить себя от любых неожиданностей на этом пути.

Она встала и зажгла настольную лампу. Вот он, злополучный листок, предвестник беды, преступно вынесенный из хранилища. Нет смысла таиться от самой себя. Разумеется, это Грэйвсендская стенка – та, что забрала жизнь Салли. Если бы Салли не погиб, она никогда бы не уехала на Тратеру, в Лондон. А в Лондоне ее уже ждала карьера, тщательно подготовленная еще в сорок седьмом году. И Диноэл сейчас бы не отправился в смертельно опасное путешествие на Челтенхэмскую скалу. Не рассказал бы о страшных делах Ричарда, о его далеко идущих планах… От всего этого сбежал отец, считавший Ричарда самим дьяволом… Что же это – просто паранойя?

Мэриэтт в полной мере ощутила на себе то, что можно было бы назвать «синдромом Бабингтона» – человек еще толком ничего не понял, не разобрался в ситуации, но уже явственно ощущает себя во власти необъяснимых и недобрых сил. «На темной стороне Луны живут злобные карлики», – говорил ей отец, когда, напуганная его криками, она будила его среди ночи – Джулианна работала в двойную смену. Эта фраза Гарри почему-то непрерывно крутилась у Мэриэтт в голове. Злобные карлики сделали из нее пешку в чужой, неизвестно к чему ведущей игре. Об этом и говорил Диноэл. А он не появился ни на следующий день, ни на следующую ночь. На вторые сутки, после часа дня, у Мэриэтт сдали нервы, и она помчалась в дом Дина на Куинсмилл-роуд.

Девицы встретили ее приветливо – Мэриэтт десять раз возблагодарила судьбу за то, что за время предыдущего отсутствия Диноэла сумела наладить с ними отношения, – но опасений ее не разделили.