Челтенхэм

Черный зуб датчика, к которому требовалось приложить палец, пропустил ее в Зону одного из хэмингтонских корпусов, где она никогда не бывала и где, кроме нее, не оказалось ни одной живой души. Окон не было, Мэриэтт зажгла свет, тьма улетела в концы все тех же сводчатых коридоров, и открылось, что вдоль стен этих коридоров тянется бесконечная вереница несгораемых шкафов с нечастыми дверными проемами между ними. Ключи от шкафов у Мэриэтт были, а вот от дверей – нет, она специально, не удержавшись, подергала одну из ручек – бесполезно. Тишина стояла такая, что Мэриэтт то и дело мерещился неясный шум в ушах, а звон ее каблучков раздавался, как гром обвала в горах. Вновь стало зябко и неуютно, но она была девушкой не робкого десятка и, вооружась заранее припасенными стулом и тележкой, взялась за дело.

Самое трудное оказалось самым легким. Правда, электронного каталога не существовало, приходилось выдвигать длиннющие деревянные ящики с бумажными карточками, но архаичная алфавитная система работала безупречно, и довольно скоро все данные исследований по Диноэлову списку были у Мэриэтт в руках. Бегло пролистав первую папку, она поняла и то, о чем спрашивал Дин, и то, что нашла, за чем пожаловала в эти пустынные чертоги. Но дальнейшие поиски привели ее в необъяснимый и вселяющий тревогу тупик.

Переворачивая страницы, Мэриэтт испытывала полную растерянность. Нигде и никогда она не сталкивалась ни с чем подобным, даже не слышала ни о таких методах эксперимента, ни о таком оборудовании, ни просто о таком подходе. Несмотря на то что – и тут Мэриэтт ничуть не соврала Диноэлу – эти проблемы не были ее специальностью, она, как и всякий нейрокибернетик, как киберфизиолог, работающий в области создания искусственного интеллекта, прекрасно знала все ныне известные способы фиксации активности нейронов и нейронных популяций. Поэтому, собственно, Мэриэтт и была так шокирована. Что это за белковый резонанс? Что это за бредовые цифры молекулярных профилей? Кто, каким путем, и главное, зачем ухитрился посчитать все возникающие где-то молекулы нейромедиаторов и рассортировать их по категориям? И что это за категории?

Дедушка Ричард об этих вещах ни разу словом не обмолвился. К Мэриэтт пришло чувство, знакомое лишь немногим, избранным исследователям: что она перешагнула некую запретную черту и теперь пребывает на территории Неведомого. Чувство это Мэриэтт совсем не понравилось, но она была настоящим ученым. Быстро сориентировавшись все по тем же указателям, она отыскала одну из собственных тем – моделирование и трансформация аксона. И тут у нее, как в старинном романсе, упали руки, и она не поверила собственным глазам.

Тут не было никаких методических чудес или загадок, исследования шли по традиционным стандартам GLP, до некоторой степени удивляла разве что статистика – словно не доверяя себе, Ричард, сверх всякой необходимости, многократно повторял опыты, бесконечно уточняя разные ничтожные подробности, которые сам же именовал «вошести». Своей любимой гелевой ручкой он делал саркастичные пометки прямо на протоколах экспериментов, Мэриэтт прекрасно узнавала его аккуратные жирные крестики, зачерненные длинные стрелки и почти болезненное пристрастие вписывать свои замечания в самых невероятных местах – на узких, совершенно не предназначенных для этого полях, в пространствах под заголовками, и едва ли не вверх ногами на крохотных, свободных от текста, пятачках. Но сами опыты были те самые, на идею которых ее навели беседы с дедушкой: энергетическая перегрузка, импланты, бустеры Леклерка – все то, что создало ей имя в научном мире и принесло сегодняшнюю славу. Получается, что Ричард некогда сам проделал весь путь и не сказал никому ни слова, в том числе и ей? Но зачем? И когда?

Мэриэтт посмотрела на даты и не поверила глазам. Сорок седьмой год. Это как? Выходит, что Ричард больше двадцати лет держал под спудом открытие, положившее начало целому направлению в нейрокибернетике. Но почему? И почему обманул ее, Мэриэтт? И еще. Минутку, минутку. Хэм и Леклерк опубликовали свои работы в пятьдесят шестом. Откуда манжетные нанобустеры могли взяться в послевоенном Лондоне? Но допустим, допустим… Где тогда записи предыдущих исследований и где данные последующих?

Махнув рукой на обед, Мэриэтт просмотрела все папки во всех шкафах, от которых у нее были ключи. Безрезультатно. Либо где-то имелся другой более подробный архив, либо творилась совершеннейшая чепуха: в незапамятные времена, осененный необъяснимым прозрением, дедушка Ричард добыл где-то еще не существующие в природе научные данные, провел серию блестящих, можно даже сказать, гениальных экспериментов на опять-таки несуществующих материалах и, почему-то бросив все на полпути, запер эту информацию в сейф, дожидаясь приезда внучки, от которой, кстати сказать, он тоже всю эту историю скрыл. Как такое возможно?