Черчиль

Образец его поведения при вступлении в новую Должность был до сих пор полностью предсказуемым[28]

. Он был энтузиастом. Он хотел знать все о своих новых обязанностях, и знать немедленно. Он зондировал и прощупывал любой аспект проблем военно-морского флота с веселым безразличием к

amour-propre[29]

. Он отлично сознавал, что несет ответственность за безопасность империи. Личный состав величайшего флота в мире был в его руках, и он не потерпит никакого противостояния в своем определении того, как распоряжаться его применением. Здесь, наконец встретились человек и время. В некотором отношении он был самым могущественным человеком в стране. Он не мог не отдавать себе отчет в драматизме своего положения и одновременно торжествовал среди мириад морских традиций (и форм военно-морского обмундирования), к которым теперь получил доступ. Он был живым воплощением великой традиции. По сигналу отплытия он мог подняться на любой из бесчисленного множества кораблей. Он страшился перспективы жизни в Адмиралтействе и старался не замечать проблемы оплаты дюжины слуг, которые были необходимы, чтобы сделать здешнюю жизнь терпимой. Его жена была значительно менее «незамечающей».

Среди его коллег не было никого, кто мог бы более живо совместить очарованность прошлым и понимание настоящего. Он больше наслаждался практическими, чем отвлеченными вещами. Его страсть к преемственности совмещалась с интересом к современности; это была та самая комбинация, из-за которой было невероятно трудно втиснуть его образ в рамки какого-либо стереотипа. Он также увлекался автомобилями, и особенно гордился тем, что для принятия назначения сам вел из Шотландии свой красный «Напье» стоимостью 610 фунтов стерлингов, который был доставлен ему в Балморал. Его военное прошлое всегда давало ему уверенность в разговорах о вооружении. Как только представилась такая возможность, он посетил подводную лодку и казался неподдельно заинтересованным в том, чтобы узнать, как она работает. Он стремился как можно больше узнать об аэропланах и, к вящей тревоге своей жены, множество раз поднимался в воздух. Он справедливо мог требовать того, чтобы узнать сложности и радости полета, и, как он выражался, стоял на позиции — «понимать все вопросы политики, которая в недалеком будущем поднимется во весь рост». Его аппарат и сослуживцы быстро осознали, что военно-морской министр не испугается трудностей, если он поставил себе цель узнать правду.

Такое обстоятельство одновременно приветствовалось и не приветствовалось среди адмиралов, с которыми ему приходилось иметь дело. Его увлеченность деталями была одновременно и вдохновляющей, и надоедающей. Много раз бывали случаи, когда офицеры чувствовали, что он слишком далеко зашел в своей критике и замечаниях в ходе своего визита. Хотя, когда становилось понятно, что он заботится о благосостоянии военно-морского флота в целом, злость часто подавлялась. Он интересовался своевременностью выплат и предпринимал меры по реформированию устаревшего кодекса флотской дисциплины. Таким образом, налицо была преемственность отношений, которые он утверждал на предыдущих постах.