Черчилль. Молодой титан

И они действительно прислушались к его словам. После того, как Асквит встал, а затем вынужден был сесть, после того, как Бальфур пытался призвать всех к порядку, Грей в своей сдержанной манере сделал замечание оппозиции. Некоторые из нарушителей спокойствия еще пытались вскинуться, но таких было совсем немного, а все прочие сразу замолчали.

«Еще никогда, — начал Грей, — ни один лидер партии, располагающей большинством в палате общин, — не пользовался таким благородным личным уважением и такой же всеобщей политической поддержкой, как мой достопочтенный друг премьер-министр… Достопочтенные члены палаты от оппозиции легко могут представить себе, насколько менее сильными станут эти чувства после той сцены, которую мы здесь наблюдали. Хотя это была персональная неучтивость в отношении достопочтенного джентльмена, премьер-министра, она возмутила каждого из нас».

Когда Грей сел, Ф.Э. вскочил и попытался возобновить дебаты, но его заставили замолчать, и заседание было объявлено закрытым из-за беспорядка. В коридоре Марго бросилась к сэру Эдварду и обняла его, словно рыцаря былых времен, только что сразившего страшного дракона. «Я встретила Эдварда Грея, в тот момент, когда он вышел из зала, — вспоминала Марго. — И когда я прижала губы к его руке, его глаза наполнились слезами». Но премьер-министр не ждал помощи Грея, он считал, что с политической точки зрения было бы намного вернее дать возможность Линки и Ф.Э. выразить несогласие от лица тори. Однако Марго, склонная к мелодраматическим эффектам, предпочитала думать, что ее Генри был спасен от дальнейшего унижения неустрашимым министром иностранных дел».

Что касается Черчилля, то, с одной стороны, ему было жаль, — вместо того, чтобы приводить серьезные аргументы, оппозиционеры «устроили беспорядок», а, с другой, он не без удовольствия наблюдал за тем, как Линки, его старый друг из числа хулиганов, и Ф.Э. подняли такой гвалт. Либералы не сомневались — несмотря на то, что на этом заседании их лидеру не дали говорить, парламентский билль все равно пройдет тем или иным способом. У них для этого хватало голосов. А если нет, тогда король посвятит в пэры столько членов Либеральной партии, сколько ей понадобится для достижения преимущества в палате лордов. Среди тех, кого Асквит намеревался удостоить почетного звания, был, например, писатель Томас Харди.

Несмотря на возражения и поднятую шумиху, в августе закончилось давно наследуемое право лордов накладывать вето. Теперь землевладельческая аристократия не могла застопорить работу нижней палаты парламента. Правда, за ними оставили возможность отсрочить на два года утверждение любых законов, за исключением тех, что касались денежных вопросов. Таким образом, лордов из двенадцатого столетия втолкнули в двадцатый век. Но либералы старались по пути хорошенько пнуть их, задевая самолюбие наделенных властью людей. И теперь многие из этих «раненых» оппонентов искали случая, чтобы отомстить за свое поражение и ответить ударом на удар.

* * *

Либералам не составляло сложности выкрикивать протестные лозунги в парламенте, но они не подозревали, что последует за «бомбометанием». Управиться с последствиями оказалось намного сложнее. Среди рабочих нарастали волнения. Жаркие споры в парламенте перевели ропот недовольства в рабочей среде в открытые мятежи. То тут, то там вспыхивали стачки, но наибольшее число бастующих приходилось на докеров Лондона и Мерсисайда и на железнодорожных рабочих, обслуживавших железные дороги всей страны. За две августовские недели хаос воцарился везде, транспортировка грузов остановилась, а как следствие начались перебои и с доставкой продуктов. Забастовщики начали громить склады, нападать на охранников вагонов, перевозивших товары.

Уличные беспорядки в Ливерпуле достигли такого масштаба, что местные власти предупредили Черчилля — «город оказался на осадном положении». Прекратилась доставка не только продовольствия, но и лекарств. Встревоженный возникшей ситуацией король говорил Черчиллю, что это уже «больше похоже на революцию, чем на обычные забастовки». И настаивал на том, чтобы войскам, если те будут задействованы, «развязали руки», и подавление беспорядков велось устрашающим образом». Черчилль потерял терпение в отношении забастовщиков и отправил в Ливерпуль целую бригаду пехоты и два полка кавалерии.