Через двадцать лет (СИ)

От такого уже просто расплакаться хотелось, отвесить себе пощёчину и вновь расплакаться. Мало ему дурацких совпадений с однофамильцами, так ещё и родители ведут себя так, словно дорогая хрустальная ваза, упав со стола, была поймана в дюйме от пола и водворена на место. Что сказать? Что стыдно? Что он больше не будет? Наверное, все собратья по несчастью – из счастливо возвращённых – испытывают те же муки: не думая о последствиях, не знают, что делать потом, когда их поставят на ноги, дадут пинка и велят продолжать.

Вот и Джимми не имел понятия.

Отец по-прежнему распространялся о визитах к психологу и глубочайшей депрессии, но мама была права – с расспросами не лез. Ни один из них. Видимо, родители боялись возможного «второго раунда». В день выписки они приехали за сыном оба – в переулок Брикброук, где квартира была оплачена на ближайшее будущее, ему возвращаться не полагалось, а полагалось ехать к отцу с матерью. Слыша про «ближайшее будущее», Джим нервно усмехнулся. Он уже пообещал быть благоразумным, находиться под семейным присмотром и не творить ерунды. Всё равно. Извечная лёгкость уступила безразличию и готовности внимать чужим указаниям. И только мысль о втором Джеймсе Роджерсе, которого он так и не увидел, вызывала подобие тревожного любопытства. Родители не были пока готовы обсуждать взаимные потрясения – им сполна хватило двух известий сразу.

Но может, следует запомнить свою «нелепость»? Стоя на ступеньках госпиталя, сопровождаемый семьёй, молодой человек думал о дождливом дне в парке и ярко-красной кляксе под серыми деревьями. Шла вторая неделя октября, Луиза и ребёнок были потеряны, весь Брикброук уже наверняка гудел, благодаря соседям, и шокирующая информация, хотелось верить, ещё не дошла до университета. Умереть аж полтора раза за семь дней – что может быть круче?

Но только он не умер. За каким-то чёртом он, в отличие от тёзки, остался…

* * *

- Джим? О Господи, и в самом деле ты?

- Ооо, живой, старина? А мы тут слышали…

- Привет! Расскажешь про историю с госпиталем?

- Ты вернулся, Джеймс? Но мне наговорили…

Несколько дней дома, короткая и деликатная беседа ни о чём с родителями – а потом началось… Коллективная осведомлённость в кругах университета и не только ставила в тупик. Можно подумать, его животрепещущие злоключения действительно обсуждались чаще любых других вещей и проблем. Джим бы охотно порадовался возросшей популярности, если бы не глаза приятелей – в многочисленных взглядах, бросаемых на него украдкой или напрямую, смешалось разное: и непонимание, и удивление, и откровенное любопытство. Кое у кого – шок, у других – лёгкая… брезгливость, что ли? Так обычно смотрят на насекомых в неподобающем месте. Теперь вот «насекомым» оказался он, Джеймс, будущий экономист из Хоуарда. Вопросы и вопросы. Все задавали вопросы. Сперва – приветственные, потом их тон и смысл изменились:

- Ты порезал себя из-за Луизы Шоу?

- Ты спятил, тебе не кажется?

- А она того стоила? И куда уехала?

- Что ты теперь намерен делать?

На лекциях, по крайней мере, поддерживали тишину, а вот между… Вопросы были хуже советов и притворных вздохов. Кто-то рекомендовал заняться «поехавшими» мозгами, кто-то предлагал начать встречаться с новой девчонкой. Джим старался не прислушиваться, ограничиваясь коротким «Я в порядке», не способным утолить общественную жажду информации. Тогда жаждущие, видимо, сами занялись восполнением пробелов – для потока, факультета и заведения, где крупным событием становилось чьи-то отметки, чужая страсть с грустным финалом была сенсацией.

- Смотрите, Роджерс. Ну, тот самый…

- Говорят, они расстались, когда Луиза встретила его с другой…

- И что она только нашла в нём? Отнюдь не Юл Бриннер[78]…

- А вот знакомый моего знакомого утверждает, что всё было не так…

Первую неделю удавалось терпеть и понимать – снося университетский ажиотаж, молодой человек выжидал. Но пошла вторая неделя, а его по-прежнему обсуждали. В один прекрасный день, вернувшись домой раньше обычного, он не выдержал. Что предпринять, что предпринять… Кожа под не снятой пока повязкой отозвалась болью – то ли двинулся неосторожно, то ли воображение разыгралось. В голове звучал настойчивый шепоток студентов, скопившийся за девять дней: «Джимми… Джимми…» От сплетен можно было рехнуться и заново ухватить что-нибудь колюще-режущее, но руки вместо этого потянулись к ящику письменного стола. Там, на самом верху лежала причина бед – справка о смерти, позабытая и торопливо сунутая к другим вещам. Её следовало вернуть в госпиталь, уничтожить, сжечь – да сделать хоть что-нибудь, ради кратковременного затишья в аудиториях и коридорах! Джим сжал злополучную бумагу, часто дыша и считая секунды. Сейчас, вот сейчас… Он разорвёт, избавится от проблемы!