Через не могу

Как-то очень быстро она и в школе завоевала право распоряжаться — я думаю, ее неколебимая уверенность в собственной непогрешимости дей­ствовала на людей, даже и на интеллигентных. Кроме того, она была поразительно толкова в полубессмысленном деле бюрократии и охотно спасала учителей от неприятностей — в том случае, если они признавали ее, бабушкину, необходимость и полезность. И почти все соглашались на эту игру, за исключением, по-моему, особенно нервных и тонких людей. Но и они часто смирялись — во время войны инстинкт самосохранения, естестввенно, силь­нее рефлексий и гордости. Бабушка же была во­площением этого инстинкта — комиссаром семейной безопасности.

Чтобы я не скучала, меня брали на уроки. Мальчиков в классах я презирала. Как и пред­сказывал "брат Шура", голодание давалось им тяжелее, чем девочкам — они были вялыми, тупыми, многие засыпали на уроках, разомлев в тепле, писались, и учительницам стоило неимоверного труда вдалбливать арифметику в шишковатые, обритые из-за вшей головы. Когда я выходила (задрав нос) из класса вместе с учительницей, они провожали меня такими взглядами, какими больная j

собака провожает обнаглевшую кошку, посмевшую пройти вблизи.

Между прочим, в 44-ом, всего через несколько месяцев после снятия блокады, когда я сама пошла в школу и после уроков приходила к бабушке в канцелярию, меня-таки ждало возмездие. Путь в канцелярию лежал через вестибюль и был увит терниями. Мои косы были издерганы, черный передник изодран, ранец расписан чернилами... А когда лоб мне рассекли металлическим углом фанерного ранца, бабушка начала встречать меня на улице. Вот это были мальчики! И как немного им, стервецам, понадобилось, чтобы ожить. Или это были уже другие, привозные?..

Строители Первой мужской гимназии не озабо­тились бомбоубежищем, но создали монастырский сводчатый коридор без окон. Во время очередной бомбежки вместе с младшими мальчиками попала туда и я. Пол коридора покрывали квадратные каменные плиты, как на старых тротуарах, под сводами мерцали синие звезды аварийных лампочек. Учительница сказала: "Внимание! Тишина!", и стало слышно, как снаружи, в опасном городе поет сводящим с ума голосом сирена воздушной тревоги. И именно опасность подмывала выбежать и по­смотреть, что там случается, когда мы прячемся...

Учительница "велела" нам сесть в два ряда — спинами к стене, лицом друг к другу — и вытянуть ноги. (Я убеждена, что слово "велеть" в русский язык вернули дети. Смешно было говорить: "учительница просит" — это допускало бы возможность отказа; слово "приказывает" отдавало казармой. И тогда дети вытащили из сказок этот чудный архаизм некоего государства: "Царь велел своим боярам, времени не тратя даром, и царицу, и приплод тайно бросить в бездну вод".)

...Коридор был узким, так что когда все сели, ноги образовали частую гребенку. "Ну, кто у нас новенький?" — гулко спросила учительница и пома­нила меня пальцем. "Девчонка, девчонка", — заговорили наперебой мальчики. "Онка-онка" — повторило эхо. "Петров, тебя кто учил так говорить? Нужно говорить: девочка. А зовут ее Анечка". Тут мои дистрофики взялись за животы: "Ой, не могу — А-неч-ка!" Однако оживились, в них даже появилось что-то человеческое, задвигались, сплели ноги по­теснее.

Мне нужно было пройти с завязанными глазами по всей длине коридора, не наступив, естественно, ни на одну ногу. "Поднимай повыше колени, — прошептала учительница, завязывая мне глаза и нос душным шарфом, а то заденешь за их ботинки. Не бойся, не бойся, только старайся. Я тебе буду подсказывать, куда ступать..." И вот в полной темноте, холодея, делаю первый осторожный шаг — пусто, пронесло... Второй... "Правее, правее, — кри­чит учительница, и я впервые слышу, как мальчики смеются. Чему они там смеются? "Давай, давай! Не бойся! Вот молодец, так молодец!"

В конце коридора меня, взмокшую от усилий, приняла другая учительница, развязала глаза и поздравила с боевым крещением. Я лопалась от гордости, хотя, оглянувшись на переплетение ног, мимолетно изумилась собственной ловкости. Все хихикали и аплодировали. С достоинством мастера спорта я села в конец ряда. Мальчики уже казались симпатичнее, учительницы — просто прелесть. Наверху уютно погромыхивало (помню беспечный тон, которым всегда говорилось: "Это далеко-о, не в нашем районе"), впереди был остаток дня в теплой канцелярии, новая картинка для раскрашивания, подаренная директором школы...