Деньги ей нужны, деньги. А деньги лежат в бывшей Вариной сумке, которая теперь стала ее собственной. В конце концов, можно вернуться домой как ни в чем не бывало (как естественно она называет квартиру Соткиных своим домом)… Можно сделать вид, что она не читала никакого письма, а просто вышла подышать воздухом, а теперь вернулась. И так же, как ни в чем не бывало, взять сумку и выйти на улицу. Но это не ее, это их деньги. Можно было есть их еду, спать в их доме, когда они принимали ее за дочь, но сейчас, когда они в этом сомневаются… Никогда! Даша вдруг обиделась на Соткиных за их глупую деликатность, за то, что не снизошли до разговора с ней. Куда как естественно было сесть за стол и, попивая горячий чай, все рассказать. Неторопливо, по порядку… Иногда вот так, читаешь книгу, и думаешь, почему герой вовремя не покаялся? Кажется, чего проще, расскажи тайну, собеседники все поймут и обрадуются, а герой всё что‑то мудрит, накручивает, громоздит глупые мысли. Если Бог есть, то он отличный романист. Он ставит людей в такие условия, чтобы развязка не появилась раньше времени.
Но сейчас о возвращении к Соткиным не может быть и речи. Вдруг Марина уже вернулась. Да она по Дашиным глазам все сразу поймет. Но Дашина тайна ей совершенно не нужна. И вообще, как нормальная мать отнесется к фразе: "Понимаете, мы с Варей в некотором смысле близнецы…" Это в каком таком смысле? Даша помнила свой испуг в бане, когда обнаружила рядом свою копию. Но в истории с близнецами, если таковая имела бы место, Даша была бы пассивным персонажем, а Марина главным действующим лицом. И какая первая мысль ей придет в голову? Хорошая не придет. Или подменили ребенка, или украли ребенка — одного из близнецов, словом какая‑то пошлая, глупая мысль, как в бразильском сериале, над которыми все смеются, но смотрят не отрываясь, потому что там "все как в жизни". Нет, с Мариной объясняться сейчас она не может. Ей можно Лучше позвонить… со временем, как только появятся деньги. Главное, не смотреть в глаза. Просто крикнуть в трубку: "Ваша дочь в Монте–Карло, она жива и благополучна, а в доме у вас был совсем чужой человек — жертва природного клонирования". И все! И никаких объяснений и вопросов.
А деньги у нее есть, только они лежат на столе под хлебницей в Приговом переулке. Пятьсот долларов как один пенс, или шиллинг, как у них там? Лежат, если не ограбили, конечно. И еще пятьсот, их оставил ей Фридман, в простынях в шкафу. Надо вернуться в Пригов переулок и продолжать жить дальше. Ей совершенно нечего бояться. Сейчас в одиннадцать ночи еще светло. И не будут все эти месяцы бандиты или урки, как правильно‑то, охотиться за ее тенью. Глупости какие… Даша уговаривала себя прилежно, но чем больше уговаривала, тем менее ей хотелось идти в Пригов переулок. Со стороны может показаться, что она сумасшедшая… Пожалуйста… тем более, травмированная голова дает сбой. И потом, туда очень долго идти.
Надо же, дождичек вдруг дали. Такой ласковый, меленький. Даша не успела додумать, куда бы спрятаться, а он уже сник. И все‑таки, где же она находится? Она повела головой, потом встала, чтоб получше рассмотреть табличку на доме. Так и есть, Ленинский проспект. Ничего толком не соображая, она бежала в сторону Антонова дома.
13
— Ты что здесь делаешь — на лавочке?
— Тебя жду.
Антон, кажется, совсем не удивился Дашиному появлению, но очень обрадовался. В каждой руке он держал по большому, плотно набитому продуктами пакету, из правого женственно выглядывали кудри кинзы, из левого жизнеутверждающе топорщился зеленый лук.
— Пойдем в дом.
— У меня к тебе разговор.
— Замечательно. Мне тоже надо кое‑что обсудить.
В лифте не проронили ни слова. Антон только нежно поглядывал на Дашу и улыбался. Казалось, что он вот–вот подмигнет от переполнявших его чувств. На кухне он нашел применение своим чувствам и стал заботливо выгружать на стол разнообразную и роскошную снедь. На столе появились оливки, кукуруза, икра красная, нарезки ветчины, рыбы и мяса, все было нарядно упаковано, даже молодая картошка была упрятана в целлофан с импортными буквами, и только истекающая жиром селедка в узлом завязанном пакете, имела явно отечественный вид. Даша окинула все это богатство рассеянным взглядом, залпом выпила стакан минералки, отерла ладонью рот и села за стол.
— Давай почищу.
— Селедку? — он искренне удивился. — Вот уж не знал, что ты умеешь делать столь грязную работу.
— Я все умею.
— В этом я не сомневался. Но селедка! Горчичную подливу я сделаю сам. По маминому рецепту. Мама у меня замечательная кулинарка. Очень простой рецепт, но нужно точно соблюсти пропорции — сахар, масло, уксус… ну, ты понимаешь. Пальто только повесь. Зачем ты его взяла — в эту жару?
— Я тебе все объясню. Вначале объясню, потом займемся кухней, — умоляюще сказала Даша.
— Ну уж нет, — он забрал у нее пальто, отнес на вешалку. — Сегодня у нас праздник, а какой, потом скажу. На вот… положи на доску.