Через розовые очки

Тетка умерла в мучениях, со скорой помощью. Тело ее раздула водянка, живот был огромным, как бурдюк. Жидкость сочилась даже из мертвой, старуха лежала в луже сукровицы. Это так напугало Лидию, что она наняла людей, тело отвезли в морг. Суеты с похоронными делами было много, и Лидия Кондратьевна просила Петлицу помочь. Племянник довольно нагло отговаривался крайней занятостью. На кремацию, правда, приехал, постоял с отвлеченным видом. Родня ждала поминок. Но Лидия сказала жестко: " Вам надо, вы и поминайте".

Кисет с богатством к этому времени уже был найден, и даже одно колечко к бриллиантом отнесено в скупку. Лидия решила, что для своих нужд не использует ничего из этих окровавленных побрякушек, но на похороны Клавдии Захаровны одно колечко разрешила себе употребить. Хозяйка этого кольца, наверное, давно в могиле. Но если бы можно было спросить у нее согласия, ответ наверняка был бы утвердительным. Для всех загубленных душ смерть Клавдии Захаровны, почитай, праздник.

После крематория Лидия приехала в пустую квартиру и опять принялась за уборку. Предметом ее забот на этот раз было окно в старухиной комнате. Ей казалось, что смрадный дух помещения осел на стеклах в виде желтого, гнойного налета: уничтожить его, стереть, чтобы солнцу было легче продезинфицировать всю квартиру. За мытье Лидия принялась почти с вдохновением, но потом активность увяла, стекла упорно не хотели становиться прозрачными, на границах, у рамы появлялись все новые потеки и разводы. И все какая‑то лукавая, не ко времени пришедшая мысль сверлила мозги. Почему кисет был зашит? Ясное дело, старуха зашила кисет, чтобы не было соблазна доставать из него все эти кольца и драгоценности. От жадности? Да уж наверное жаба мучила… Вряд ли здесь имел место моральный аспект. И все‑таки… Отчего не предположить, что старуха стеснялась нажитого подлостью богатства? Стеснялась, смешно, застенчивая такая… Нет, может быть, правда, стыдилась? Иначе с чего бы она в бреду все Бога поминала, и всё словно его уговаривала, жаловалась и просила понимания. И даже про то, что Лидиного отца под расстрел подвела созналась, а про кисет — ни слова. Не может быть, чтобы она забыла о существовании драгоценностей. Или сама мысль о них была так глубоко запрятана в подсознании, так накрепко завязана нитками, красными и зелеными, что и в бреду хозяйке не было туда доступа.

Недаром Лидия была идеалистка и жизни не знала. Мысли о покойной так ее замучили, что она бросила уборку, спустилась к соседнему ларьку и купила бутылку водки. Еще не было случая, чтобы она в одиночестве пила. Но Лидия не представляла, как иначе можно помянуть усопшую. Теперь она уже корила себя, что не заказала отпеть тетку в церкви. Раньше ей сама эта мысль казалась кощунственной, а сейчас мучил вопрос — разве ты судья? Как там?… "Отпусти нам долги наши, как мы прощаем должников наших…" Мы готовы простить всех должников, когда они безликие, и не люди вовсе, а символ каких‑то там долгов. Неужели такие монстры, как ее тетушка, тоже достойны прощения?

Вторая рюмка водки обогатила новой мыслью. Пришедшая в голову идея была разумна и обжигающе правильна. Все эти драгоценности надо обратить в деньги, а на них выкупить у бандитов Фридмана. О, это вполне справедливо. Грязные деньги — грязным людям. Имя Фридмана вызвало новый прилив энергии, желание что‑то немедленно делать. Фридман — это ее золотой фонд, ее надежда. Вот сейчас она выпьет еще рюмку, и баста. С точки зрения поминальных традиций, этого вполне достаточно. А после этого сядет писать длинное и нежное письмо Фридману.

Вот только — Даша… В первую очередь Фридману надо сообщить, как поживает его драгоценная дочь, а уж потом разливаться соловьем в мечтах о светлом будущем. Она тут же набрала номер института. Девица на другом конце провода, что именно девица, а не дама, Лидия поняла по тону, наглому и раздраженному, мол, только от дела отрываете, сказала, что Даша Измайлова у них не работает.

— То есть как?

— Как, как? У нас каникулы. Я вообще вашей Даши не знаю.

— Она что, уволилась?

— Да уж, наверное, не просто так сбежала. Завтра Мария Федоровна будет на работе, у нее и узнаете.

Когда Лидия Кондратьевна набирала номер Пригова переулка, у нее дрожали руки. Она уговаривала себя, что это не от испуга, ничего с девочкой не случилось, и руки дрожат не от страха, просто она перепила. Тетка с того света шлет привет, гадит, как может. К телефону подошел какой‑то пьяный мужик:

— Нету Даши. Давно нету.

— А куда же она делась?

— Это вы у нее спросите. Мне она не докладывает. Комната ее закрытой с весны стоит. Вот здесь подсказывают — с марта.

— Как с марта? — завопила Лидия Кондратьевна, но мужик в Приговом уже повесил трубку.

Как — с марта? — спросила Лидия Кондратьевна уже себя. Она в апреле писала Фридману, что все благополучно, а в мае получила от него ответ. И оба были уверены, что Даша живет в Приговом переулке. Что же делать‑то? Лидия драматически заломила руки, но потом они привычно упали на колени.